|
|
Пишет Настоящий праздник (![[info]](http://lj.rossia.org/img/userinfo.gif){kind=small} obscure)@ 2012-03-13 02:34:00 |
 |
|
 |
|
|
|
|
|
|
 |
|
 |
Смешно получилось: мне жаль ту сосну, на которой всех попов перевешают, но пишу о православных храмах
Канон и традиция являются ключевыми понятиями, формирующими идеальный образ православного храма, который воспроизводится посредством нормативных актов в действительной практике храмоздательства. Но представления о соотношении канона и традиции, о степени их влияния на композиционное решение храма не оставались неизменными на протяжении истории церкви, а приводились в соответствие с характерным для каждой эпохи мировоззрением, политической ситуацией, эстетическими предпочтениями. Существующие разночтения могут стать основой намеренных или случайных искажений христианского видения православного храма.
Кризис православной идентичности, спровоцированный семьюдесятью годами полулегального существования Русской Православной Церкви, способствует неверной интерпретации образа храма в современном храмоздательстве. Так, в постмодернистскую эпоху наиболее привлекательной для православных представляется стратегия самоидентификации через радикальное противостояние секуляризации и усиление всех реальных и мнимых отличий между православием и иными христианскими конфессиями как в богословских вопросах и обрядах, так и во внешних атрибутах, наиболее выразительным из которых является облик храма. Основой зримого выражения новой идентичности стал крестово-купольный тип храма, называемый в современной литературе о православном храмоздательстве наиболее «каноничным» и «традиционным». Таким образом, косвенно отрицается разнообразие исторических традиционных типов православных храмов России, Украины и Беларуси. Эта идея подкрепляется широко распространенным представлением о регламентированности всех аспектов православного культа, в частности, о существовании строгого храмоздательного канона.
Каноны – это основные церковные законы, которые составляют фундамент действующего в Церкви права [1] и, в отличие от догматических постановлений, регулируют вопросы культа. В состав канонического корпуса входит ограниченный набор документов: постановления Отцов Церкви, Вселенских и поместных соборов. Вопросы храмоздательства освещены в единственном правиле – постановлении Седьмого вселенского собора, посвященном не архитектурному решению храма, но необходимым для совершения литургии священным предметам [2]. Следовательно, утверждение о существовании канона храмовой архитектуры является неверным, применение этого понятия в контексте храмоздательства возможно исключительно в качестве эстетической категории, характеристики стиля. Тем не менее, в нормативной храмоздательной литературе проведено лишь условное смысловое различие между двумя определениями канона, распространено употребление обеих трактовок в едином тексте без дополнительной дефиниции в каждом отдельном случае. В единственном изданном Русской Православной Церковью нормативном документе, где есть прямое указание на отсутствие храмоздательного канона, информация подана в затушеванном, смягченном виде: «Основой православного исповедания христианства является строгое соблюдение церковных канонов, основанных на Священном Писании и святоотеческом Предании. В принципе то же самое относится и к области храмостроительной практики Православной Церкви. Однако здесь больший акцент делается на Предании, «канонической традиции». Канона в прямом смысле как свода твердо установленных правил в храмостроительстве никогда не было и не существует» [3]. Но существующее в храмоздательстве отношение строгого канона и устного Предания выявлено лишь в заключении объемного текста, в котором семантически формируется представление о каноне как о реально существующей системе, а не об аспекте канонической традиции.
Процесс, лежащий в основе конструирования новой православной идентичности, определяемый как «возрождение традиции», зачастую заключаются в подмене «живой» традиции-предания, «не только видимой передачи... но также и невидимого и действенного сообщения благодати и освящения» [4], «мертвой» идеей о традиции, обычаем. Французский философ Рене Генон описывает процесс трасформации традиции в обычай как «переходящую в самую настоящую одержимость заботу о множестве совершенно незначительных, если не полностью нелепых вещей, сама «мелочность» которых становится богатым вкладом в уничтожение всякой интеллектуальности» [5]. Генон отмечает, что подобные обычаи «являются остатками того, что некогда имело традиционный характер – и потому они не создают впечатления чего-то совершенно профанического. Но на финальной стадии вырождения их нетрудно подменить другими, уже чисто вымышленными обычаями» [5].
В храмоздательстве этот процесс отразился через обрастание композиционно-символической структуры храма дополнительными смыслами, возникшими путём сакрализации утилитарных элементов, по объективным причинам утративших свое первоначальное значение. «По мере развития религиозной деятельности изначальная потребность, породившая новые концепты, исчезает, но это не приводит к исчезновению порожденных этой потребностью концептов: сохраняясь в рамках религиозной деятельности, концепт приобретает религиозное содержание, которое механически совмещается со старым содержанием концепта». [6] Рассмотрим эту трансформацию на примере изменения представлений о символизме архитектурных элементов храма.
В православной традиции сакральность пространства храма определяется не его архитектурой, но его функцией, совершаемым богослужением. Митрополит Филарет Дроздов отметил: «Храм называется церковью потому, что в нем для молитвы и Таинств собираются верующие, которые составляют Церковь…» [7]. Максим Исповедник, автор одного из наиболее значимых текстов с символическим истолкованием пространства храма, ввел в определение категорию времени: «Ибо храм есть алтарь в возможности, поскольку он освящается, когда священнодействие восходит к своей высшей точке» [8]. Таким образом, здание храма является святилищем в полной мере лишь во время богослужения.
Символический смысл приобретают те элементы композиционной структуры и священные предметы, которые обеспечивают исполнение функции: «…она (литургия) должна быть совершаема непременно в храме, в котором есть трапеза (престол) или, по крайней мере, вместо трапезы антиминс» [7]. Так, наличие антиминса, плата с зашитыми частицами мощей – первое и древнейшее условие совершения литургии, материальный предмет, детерминирующий трансформацию светского архитектурного объекта в святилище. Основа этого правила – раннехристианская традиция служить литургию на мощах праведников, единственная, наделенная статусом канона решением Седьмого вселенского собора: «если которые честные храмы освящены без святых мощей мученических, определяем: да будет совершено в них положение мощей с обычною молитвою» [2].
Максим Исповедник наделяет символическим значением и обусловленное особенностями богослужения членение пространства храма на алтарь, наос и притвор. Храм трактуется, во-первых, как образ мира, где алтарь является символом неба, а наос – символом земли; во-вторых, как образ человека, где алтарь видится его душой, а наос – телом; в-третьих, как образ души, где алтарь символизирует ум, а наос – разум [8]. При этом пространство храма не теряет своей цельности, церковь «остается единой по ипостаси, не допуская разделения своих частей» [8]. Богослов ограничился истолкованием общего плана храма – семантика композиционных решений, пропорций и декоративных элементов не была разработана. Возможно, существовавшее в 7 веке н.э. типовое многообразие центрических и базиликальных храмов не позволяло выделить присущие всем постройкам символические совокупности; либо сама отвлечённая трактовка символики, обуславливавшая лишь незначительные ограничения на уровне функционального зонирования пространства храма, не препятствовала художественным поискам византийских архитекторов.
В культовых постройках Руси X–XVI веков отражено византийское отношение к храмоздательству: местные зодчие переосмысливали облик принесенного вместе с новой религией крестово-купольного храма, что привело по мере укрепления христианства к формированию нескольких региональных традиций. Лишь с началом перехода от Средневековья к Новому Времени в храмоздательстве Русского Царства, как признак изменившегося исторического контекста, проявилась тенденция к сакрализации архитектурных элементов и формированию представлений о символизме законченной архитектурной композиции храма, а не только пространственной структуры.
Переломным моментом в развитии традиции храмоздательства, сложившейся в Московском Государстве, стала эпоха патриаршества Никона (1652-1666). С целью утверждения идеи о Москве – Третьем Риме патриархом был проведен ряд реформ, направленных на унификацию с греческой традицией, ошибочно почитавшейся неизменной [9 с.430]. Одним из аспектов этих реформ было обращение к храмовой архитектуре, существовавшей в Греции XVII века и на Руси в период становления христианства. Точкой соприкосновения этих ошибочно отождествлявшихся «разновременных и весьма отличных друг от друга образцов» [9 с. 430] был крестово-купольный тип храма. Постепенно формируется представление о нем как о вершине развития храмоздательства Византии. В реальности крестово-купольный храм сосуществовал с другими типами храмов на протяжении четырех столетий [10]. Впрочем, целью Никона было не достоверное возрождение традиции, но создание нового идеального образа: «Все эти отличия от оригинала, несомненно, осознавались как строителями, так и патриархом, ревностно следившим за осуществлением своего замысла. Поэтому надо думать, что изменения были не только санкционированы, но и запрограммированы самим Никоном. Цель их представляется вполне однозначной: улучшение полученного образца» [9 с. 432].
Программа универсализации облика храма сопровождалась ужесточением разделения его пространства на сакральное и профанное. Противопоставление наоса и алтаря подчеркивается возрастающей ролью иконостаса, который окончательно превращается в композиционную доминанту интерьера. Цели закрепления эталона служила сакрализация архитектурных элементов храма: «патриарх Никон, а также некоторые его современники осознавали себя, по терминологии Максима Исповедника, «имеющими очи видеть» и носителями «любознательного ума», а значит – имеющими право развивать и обогащать традиционную символику. В силу чего варианты символических толкований стали носить все более индивидуальный характер» [11]. Элемент, наделенный символическим значением, невозможно интерпретировать с той же степенью свободы, что утилитарный либо декоративный. Таким образом, контролируется вариативность архитектурных решений.
Необходимо отметить, что исследователи Никоновских реформ придерживаются различных мнений как о времени появления символических трактовок архитектурых элементов храма, так и об их статусе. И.Л. Бусева-Давыдова утверждает, что символика форм храма, в частности, пятиглавие, является позднейшей мистификацией [12]. Основываясь на сведениях из сохранившихся храмозданных грамот, А.Г. Мельник предполагает, что существовавшие во второй половине XVII века церковные тексты с регламентом и обоснованием количества глав храма были утеряны [11]. Д.Ф. Полознев указывает, что представление о символическом значении внешних форм храма появилось при патриархе Никоне, но не имело статуса регламента [13]. Анализ старообрядческой храмовой архитектуры косвенно подтверждает, что процесс сакрализации архитектурных элементов происходил после раскола.
Храмозданные реформы патриарха Никона не отвечали потребностям модернизированной Российской Церкви Синодального периода. В XVIII – середине XIX века возобновляется развитие храмовой архитектуры, которая в большей степени, чем традиционные образцы, стала соответствовать рационалистическому мировоззрению Нового Времени: наметилась тенденция секуляризации храмовой архитектуры, возникли новые, отличные от крестово-купольного, типы храма: восьмерик на четверике, центрический многолепестковый, эллиптическая в плане ротонда и т.д. Идеи о символизме форм храма были преданы забвению; известный историк и общественный деятель XVIII века В.Н. Татищев называл тех, кто приписывал символическое значение многоглавию храма, «безумцами» [13].
Конец XIX – начало XX века отмечен возобновлением интереса к храмовой архитектуре Древней Руси и Византии, связанным в первую очередь с потребностью в стандартизированном облике храма, который можно было бы использовать как инструмент унификации подчиненных Российской Империи территорий, где успела сформироваться собственная уникальная традиция православного храмового зодчества. Другой причиной был подъём государственнических настроений среди привилегированных классов Российской Империи. Так, археолог Н.В. Покровский на основе нескольких храмоздательных грамот неизвестного происхождения, оригинал которых не сохранился, сформировал широко распространившееся среди исследователей, но не подкрепленное фактическим материалом представление о запрете патриархом Никоном шатровых храмов, косвенно утверждая их меньшую предпочтительность по сравнению с крестово-купольными храмами [13].
Современные архитекторы и составители нормативной документации ориентируются в первую очередь на труды исследователей храмового зодчества, работавших в конце XIX – первой половине XX века. Наибольшее внимание уделяется исследованиям Л.А. Успенского, сторонника регламентированного, подчиненного канону храмоздательства, популяризатора трактовки внешнего облика храма, разработанной патриархом Никоном. Так, ориентация на «традиционное» храмоздательство, выраженное через крестово-купольный тип древнерусской храмовой архитектуры – явление во многом идеологическое, обусловленное общественным запросом. Лишь смена мировоззрения подавляющего большинства прихожан, которая может повлечь за собой трансформацию идентичности Русской Православной Церкви, вернет актуальность высказыванию православного философа и богослова Г.В. Флоровского: «продолжает культурное преемство только тот, кто его обновляет, кто претворяет предания в свою собственность, в неотъемлемый элемент своег о личного бытия, и как бы создает его вновь» [14].
Все источники нашлись в интернете:
1. http://www.mospat.ru/archive/trp31.htm
2. http://www.agioskanon.ru/vsobor/007
3. http://www.wco.ru/biblio/books/stroy1/M
4. http://krotov.info/libr_min/l/lossk_v/p
5. http://kitezh.onego.ru/coutume.html
6.http://andber.livejournal.com/170138.h
7. http://tvoyhram.ru/pravoslavie/pravosla
8. http://www.pagez.ru/lsn/0462.php
9. http://rusarch.ru/buseva1.htm
10. http://architecture.artyx.ru/books/i
11. http://rostmuseum.ru/publication/srm/00
12. http://rusarch.ru/buseva6.htm
13. http://rostmuseum.ru/publication/histor
14. http://krotov.info/library/21_f/flo/rov
Канон и традиция являются ключевыми понятиями, формирующими идеальный образ православного храма, который воспроизводится посредством нормативных актов в действительной практике храмоздательства. Но представления о соотношении канона и традиции, о степени их влияния на композиционное решение храма не оставались неизменными на протяжении истории церкви, а приводились в соответствие с характерным для каждой эпохи мировоззрением, политической ситуацией, эстетическими предпочтениями. Существующие разночтения могут стать основой намеренных или случайных искажений христианского видения православного храма.
Кризис православной идентичности, спровоцированный семьюдесятью годами полулегального существования Русской Православной Церкви, способствует неверной интерпретации образа храма в современном храмоздательстве. Так, в постмодернистскую эпоху наиболее привлекательной для православных представляется стратегия самоидентификации через радикальное противостояние секуляризации и усиление всех реальных и мнимых отличий между православием и иными христианскими конфессиями как в богословских вопросах и обрядах, так и во внешних атрибутах, наиболее выразительным из которых является облик храма. Основой зримого выражения новой идентичности стал крестово-купольный тип храма, называемый в современной литературе о православном храмоздательстве наиболее «каноничным» и «традиционным». Таким образом, косвенно отрицается разнообразие исторических традиционных типов православных храмов России, Украины и Беларуси. Эта идея подкрепляется широко распространенным представлением о регламентированности всех аспектов православного культа, в частности, о существовании строгого храмоздательного канона.
Каноны – это основные церковные законы, которые составляют фундамент действующего в Церкви права [1] и, в отличие от догматических постановлений, регулируют вопросы культа. В состав канонического корпуса входит ограниченный набор документов: постановления Отцов Церкви, Вселенских и поместных соборов. Вопросы храмоздательства освещены в единственном правиле – постановлении Седьмого вселенского собора, посвященном не архитектурному решению храма, но необходимым для совершения литургии священным предметам [2]. Следовательно, утверждение о существовании канона храмовой архитектуры является неверным, применение этого понятия в контексте храмоздательства возможно исключительно в качестве эстетической категории, характеристики стиля. Тем не менее, в нормативной храмоздательной литературе проведено лишь условное смысловое различие между двумя определениями канона, распространено употребление обеих трактовок в едином тексте без дополнительной дефиниции в каждом отдельном случае. В единственном изданном Русской Православной Церковью нормативном документе, где есть прямое указание на отсутствие храмоздательного канона, информация подана в затушеванном, смягченном виде: «Основой православного исповедания христианства является строгое соблюдение церковных канонов, основанных на Священном Писании и святоотеческом Предании. В принципе то же самое относится и к области храмостроительной практики Православной Церкви. Однако здесь больший акцент делается на Предании, «канонической традиции». Канона в прямом смысле как свода твердо установленных правил в храмостроительстве никогда не было и не существует» [3]. Но существующее в храмоздательстве отношение строгого канона и устного Предания выявлено лишь в заключении объемного текста, в котором семантически формируется представление о каноне как о реально существующей системе, а не об аспекте канонической традиции.
Процесс, лежащий в основе конструирования новой православной идентичности, определяемый как «возрождение традиции», зачастую заключаются в подмене «живой» традиции-предания, «не только видимой передачи... но также и невидимого и действенного сообщения благодати и освящения» [4], «мертвой» идеей о традиции, обычаем. Французский философ Рене Генон описывает процесс трасформации традиции в обычай как «переходящую в самую настоящую одержимость заботу о множестве совершенно незначительных, если не полностью нелепых вещей, сама «мелочность» которых становится богатым вкладом в уничтожение всякой интеллектуальности» [5]. Генон отмечает, что подобные обычаи «являются остатками того, что некогда имело традиционный характер – и потому они не создают впечатления чего-то совершенно профанического. Но на финальной стадии вырождения их нетрудно подменить другими, уже чисто вымышленными обычаями» [5].
В храмоздательстве этот процесс отразился через обрастание композиционно-символической структуры храма дополнительными смыслами, возникшими путём сакрализации утилитарных элементов, по объективным причинам утративших свое первоначальное значение. «По мере развития религиозной деятельности изначальная потребность, породившая новые концепты, исчезает, но это не приводит к исчезновению порожденных этой потребностью концептов: сохраняясь в рамках религиозной деятельности, концепт приобретает религиозное содержание, которое механически совмещается со старым содержанием концепта». [6] Рассмотрим эту трансформацию на примере изменения представлений о символизме архитектурных элементов храма.
В православной традиции сакральность пространства храма определяется не его архитектурой, но его функцией, совершаемым богослужением. Митрополит Филарет Дроздов отметил: «Храм называется церковью потому, что в нем для молитвы и Таинств собираются верующие, которые составляют Церковь…» [7]. Максим Исповедник, автор одного из наиболее значимых текстов с символическим истолкованием пространства храма, ввел в определение категорию времени: «Ибо храм есть алтарь в возможности, поскольку он освящается, когда священнодействие восходит к своей высшей точке» [8]. Таким образом, здание храма является святилищем в полной мере лишь во время богослужения.
Символический смысл приобретают те элементы композиционной структуры и священные предметы, которые обеспечивают исполнение функции: «…она (литургия) должна быть совершаема непременно в храме, в котором есть трапеза (престол) или, по крайней мере, вместо трапезы антиминс» [7]. Так, наличие антиминса, плата с зашитыми частицами мощей – первое и древнейшее условие совершения литургии, материальный предмет, детерминирующий трансформацию светского архитектурного объекта в святилище. Основа этого правила – раннехристианская традиция служить литургию на мощах праведников, единственная, наделенная статусом канона решением Седьмого вселенского собора: «если которые честные храмы освящены без святых мощей мученических, определяем: да будет совершено в них положение мощей с обычною молитвою» [2].
Максим Исповедник наделяет символическим значением и обусловленное особенностями богослужения членение пространства храма на алтарь, наос и притвор. Храм трактуется, во-первых, как образ мира, где алтарь является символом неба, а наос – символом земли; во-вторых, как образ человека, где алтарь видится его душой, а наос – телом; в-третьих, как образ души, где алтарь символизирует ум, а наос – разум [8]. При этом пространство храма не теряет своей цельности, церковь «остается единой по ипостаси, не допуская разделения своих частей» [8]. Богослов ограничился истолкованием общего плана храма – семантика композиционных решений, пропорций и декоративных элементов не была разработана. Возможно, существовавшее в 7 веке н.э. типовое многообразие центрических и базиликальных храмов не позволяло выделить присущие всем постройкам символические совокупности; либо сама отвлечённая трактовка символики, обуславливавшая лишь незначительные ограничения на уровне функционального зонирования пространства храма, не препятствовала художественным поискам византийских архитекторов.
В культовых постройках Руси X–XVI веков отражено византийское отношение к храмоздательству: местные зодчие переосмысливали облик принесенного вместе с новой религией крестово-купольного храма, что привело по мере укрепления христианства к формированию нескольких региональных традиций. Лишь с началом перехода от Средневековья к Новому Времени в храмоздательстве Русского Царства, как признак изменившегося исторического контекста, проявилась тенденция к сакрализации архитектурных элементов и формированию представлений о символизме законченной архитектурной композиции храма, а не только пространственной структуры.
Переломным моментом в развитии традиции храмоздательства, сложившейся в Московском Государстве, стала эпоха патриаршества Никона (1652-1666). С целью утверждения идеи о Москве – Третьем Риме патриархом был проведен ряд реформ, направленных на унификацию с греческой традицией, ошибочно почитавшейся неизменной [9 с.430]. Одним из аспектов этих реформ было обращение к храмовой архитектуре, существовавшей в Греции XVII века и на Руси в период становления христианства. Точкой соприкосновения этих ошибочно отождествлявшихся «разновременных и весьма отличных друг от друга образцов» [9 с. 430] был крестово-купольный тип храма. Постепенно формируется представление о нем как о вершине развития храмоздательства Византии. В реальности крестово-купольный храм сосуществовал с другими типами храмов на протяжении четырех столетий [10]. Впрочем, целью Никона было не достоверное возрождение традиции, но создание нового идеального образа: «Все эти отличия от оригинала, несомненно, осознавались как строителями, так и патриархом, ревностно следившим за осуществлением своего замысла. Поэтому надо думать, что изменения были не только санкционированы, но и запрограммированы самим Никоном. Цель их представляется вполне однозначной: улучшение полученного образца» [9 с. 432].
Программа универсализации облика храма сопровождалась ужесточением разделения его пространства на сакральное и профанное. Противопоставление наоса и алтаря подчеркивается возрастающей ролью иконостаса, который окончательно превращается в композиционную доминанту интерьера. Цели закрепления эталона служила сакрализация архитектурных элементов храма: «патриарх Никон, а также некоторые его современники осознавали себя, по терминологии Максима Исповедника, «имеющими очи видеть» и носителями «любознательного ума», а значит – имеющими право развивать и обогащать традиционную символику. В силу чего варианты символических толкований стали носить все более индивидуальный характер» [11]. Элемент, наделенный символическим значением, невозможно интерпретировать с той же степенью свободы, что утилитарный либо декоративный. Таким образом, контролируется вариативность архитектурных решений.
Необходимо отметить, что исследователи Никоновских реформ придерживаются различных мнений как о времени появления символических трактовок архитектурых элементов храма, так и об их статусе. И.Л. Бусева-Давыдова утверждает, что символика форм храма, в частности, пятиглавие, является позднейшей мистификацией [12]. Основываясь на сведениях из сохранившихся храмозданных грамот, А.Г. Мельник предполагает, что существовавшие во второй половине XVII века церковные тексты с регламентом и обоснованием количества глав храма были утеряны [11]. Д.Ф. Полознев указывает, что представление о символическом значении внешних форм храма появилось при патриархе Никоне, но не имело статуса регламента [13]. Анализ старообрядческой храмовой архитектуры косвенно подтверждает, что процесс сакрализации архитектурных элементов происходил после раскола.
Храмозданные реформы патриарха Никона не отвечали потребностям модернизированной Российской Церкви Синодального периода. В XVIII – середине XIX века возобновляется развитие храмовой архитектуры, которая в большей степени, чем традиционные образцы, стала соответствовать рационалистическому мировоззрению Нового Времени: наметилась тенденция секуляризации храмовой архитектуры, возникли новые, отличные от крестово-купольного, типы храма: восьмерик на четверике, центрический многолепестковый, эллиптическая в плане ротонда и т.д. Идеи о символизме форм храма были преданы забвению; известный историк и общественный деятель XVIII века В.Н. Татищев называл тех, кто приписывал символическое значение многоглавию храма, «безумцами» [13].
Конец XIX – начало XX века отмечен возобновлением интереса к храмовой архитектуре Древней Руси и Византии, связанным в первую очередь с потребностью в стандартизированном облике храма, который можно было бы использовать как инструмент унификации подчиненных Российской Империи территорий, где успела сформироваться собственная уникальная традиция православного храмового зодчества. Другой причиной был подъём государственнических настроений среди привилегированных классов Российской Империи. Так, археолог Н.В. Покровский на основе нескольких храмоздательных грамот неизвестного происхождения, оригинал которых не сохранился, сформировал широко распространившееся среди исследователей, но не подкрепленное фактическим материалом представление о запрете патриархом Никоном шатровых храмов, косвенно утверждая их меньшую предпочтительность по сравнению с крестово-купольными храмами [13].
Современные архитекторы и составители нормативной документации ориентируются в первую очередь на труды исследователей храмового зодчества, работавших в конце XIX – первой половине XX века. Наибольшее внимание уделяется исследованиям Л.А. Успенского, сторонника регламентированного, подчиненного канону храмоздательства, популяризатора трактовки внешнего облика храма, разработанной патриархом Никоном. Так, ориентация на «традиционное» храмоздательство, выраженное через крестово-купольный тип древнерусской храмовой архитектуры – явление во многом идеологическое, обусловленное общественным запросом. Лишь смена мировоззрения подавляющего большинства прихожан, которая может повлечь за собой трансформацию идентичности Русской Православной Церкви, вернет актуальность высказыванию православного философа и богослова Г.В. Флоровского: «продолжает культурное преемство только тот, кто его обновляет, кто претворяет предания в свою собственность, в неотъемлемый элемент своег о личного бытия, и как бы создает его вновь» [14].
Все источники нашлись в интернете:
1. http://www.mospat.ru/archive/trp31.htm
2. http://www.agioskanon.ru/vsobor/007
3. http://www.wco.ru/biblio/books/stroy1/M
4. http://krotov.info/libr_min/l/lossk_v/p
5. http://kitezh.onego.ru/coutume.html
6.http://andber.livejournal.com/170138.h
7. http://tvoyhram.ru/pravoslavie/pravosla
8. http://www.pagez.ru/lsn/0462.php
9. http://rusarch.ru/buseva1.htm
10. http://architecture.artyx.ru/books/i
11. http://rostmuseum.ru/publication/srm/00
12. http://rusarch.ru/buseva6.htm
13. http://rostmuseum.ru/publication/histor
14. http://krotov.info/library/21_f/flo/rov
Добавить комментарий:
