| годное эссе |
[09 May 2015|05:19pm] |
http://urokiistorii.ru/current/dates/3222
Победа вместо войны? Как складывалась память о войне в России (1945-2010 гг.)
Оригинальное название: «Победа вместо войны? (Накануне 65- летнего юбилея)»
Автор: Ирина Щербакова
Опубликовано (по-немецки): Irina Scherbakowa «Zerrissene Erinnerung» Wallstein Verlag 2010, S 7-62
В сталинском послевоенном «меню» выделились новые по сравнению с 30-ми годами и очень большие категории потенциальных врагов, подозрительных граждан – применительно к тому, где они находились, и что делали во время войны.
Прежде всего, к этим категориям относились те, кто, так или иначе, сталкивался с немцами не во фронтовой обстановке.
Это были те, чей военный опыт был особенно травматичен и не вписывался в официальные схемы, предлагаемые властью: бывшие узники нацистских концлагерей, советские военнопленные, так называемые остарбайтеры, репатриированные из Германии обратно на родину . После освобождения они подвергались унизительным проверкам в фильтрационных лагерях, а по возвращении на родину к ним применялись в разных формах репрессивные и дискриминационные практики. Фактически это вынуждало людей с такой биографией (насколько это было возможно) молчать о пережитом, скрывать правду о том, как им удалось выжить. Военнопленные, которые находились в шталагах, в концлагерях, должны были доказывать во время фильтрации, чтобы избежать обвинений в предательстве, что попали в плен тяжело раненными, в бессознательном состоянии, (в соответствии со сталинской формулой – у нас нет военнопленных, есть лишь предатели, сдача в плен по соответствующим указам считалась тяжелым воинским преступлением 4). Этот было тем более абсурдно, что в немецком плену, особенно в первые месяцы войны, оказались миллионы военнослужащих Красной армии, и их вынужденная немота лишила память о войне на многие годы очень важного сегмента. А поскольку отнюдь не все из них не дожили даже до середины 50-х, то есть до хрущевской оттепели, когда бывшие военнопленные были формально реабилитированы и приравнены к обычным участникам войны, то многое из их трагического, но никак не артикулированного опыта оказалось утраченным навсегда.
Не вписывался в официальную память о войне неоднозначный и противоречивый опыт так называемых «остарбайтеров», которых тогда власть называла репатриантами, а не угнанными на работу, чтобы не делать упор на том, что миллионы людей, вывезенных с оккупированных территорий, трудились во время войны на врага. То, что они увидели в Германии, их отношения с немцами, явились жизненным материалом, делиться которым с окружающими было опасно. Тем более, что и после возвращения, если их не отправляли на принудительные работы, как поступали с большинством бывших военнопленных, или даже в ГУЛАГ, органы безопасности продолжали осуществлять над ними свою опеку. Их свежие впечатления о Германии фиксировались, как и у бывших военнопленных, в основном в протоколах допросов, которым они подвергались в фильтрационных лагерях . Но и этот источник, какую бы небольшую часть реального опыта он ни отражал, вплоть до самого последнего времени оставался лишь достоянием секретных архивов 5.
===
Именно в это десятилетие была вытеснена не только из официальной картины войны, но и из коллективной памяти, массовая гибель евреев на оккупированных территориях. Специфика советской ситуации заключалась в том, что евреев никуда не депортировали, и их уничтожение в подавляющем большинстве мест происходило довольно быстро после прихода нацистской армии и фактически на глазах у местных жителей. После освобождения этих районов было собранно много свидетельств об этих расстрелах, но они хранились потом в засекреченных архивных фондах. Советская пропаганда с самого начала блокировала распространение сообщений об уничтожении еврейского населения, прибегая к общей формуле «гибель мирных советских граждан». Это умолчание оправдывалось якобы нежеланием давать лишние козыри нацистской пропаганде, выделяя из списка жертв именно евреев. На самом же деле так канализировался усиливавшийся во время войны антисемитизм, который с конца 40-х годов стал в СССР принимать формы государственной политики. Поэтому не разрешали ставить еврейские памятники на местах, где проводились массовые расстрелы, была запрещена публикация собранной во время войны писателями Ильей Эренбургом и Василием Гроссманом «Черной книги» – свидетельств о холокосте. Выживших носителей этой памяти было мало, а поддержка и иногда прямое участие местных жителей в уничтожении евреев никоим образом не стимулировали развитие этой темы в массовом послевоенном сознании
- что интересно, прошлой осенью меня пытались немношк травить в фейсбуке наши сьвядомыя, когда упомянула об умалчивании гибели евреев на территории совка и о том, что группа "мирных советских граждан" не включала в себя никого конкретного, можно было всю жизнь слышать об этих гражданах и вообще не знать, что среди них были представители каких-то этнических групп.
(сьвядомыя говорили, что это антинаучное враньё, а в академии наук все окончательно ебанулись, коль скоро там учатся безграмотные аспирантки вроде меня. удивила готовность согласиться с советской пропагандой, лишь бы жиду лихому не уступить)
|
|
