|
|
Пишет obsrvr (![[info]](http://lj.rossia.org/img/userinfo.gif){kind=small} obsrvr)@ 2007-03-06 19:57:00 |
 |
|
 |
|
|
|
|
|
|
 |
|
 |
Профессионалы и дилетанты
или об одном интересном совпадении по времени и о некоторых естественно-научных предметах и их связью с «объективизмом» в гуманитарных науках и русской интерпретации Флорентийской унии.
Недавно появились две интересные записи в ЖЖ на тему:
1) «Были ли гуманитарные науки в СССР»
2) Критика (без приведения каких-либо аргументов) книг Мухина, в том числе по Катынскому делу. При этом критика основывалась на эмоциональности, неакадемичности и приплетении сторонних рассуждении Мухиным. В общем нет «объективности»
http://a-dyukov.livejournal.com/99167.h
А на следующий день появилась информация о резолюции парламента Румынии, признававшей законность оккупации Румынией Бессарабии во время Второй мировой войны. Очевидно, это является образцом «объективного», беспристрастного и «академичного» подхода.
Тут самое время провести рассмотрение, откуда взялись эти сами «научность», «академизм» и «объективность» и пр. предметы того же ряда. А развились они в процессе секуляризации, специализации и дробления единого знания о человеческой жизни. В процессе этого дробления выделились как отдельные области: история, культура, идеология, философия и др. гуманитарные науки. Более того, в последние 200 лет произошла еще одна интересная вещь – «индустриализация» производства знаний, когда, например, история оказалась разделенной на отдельные направления, в которых происходила специализация историков, куда «посторонним вход воспрещен», поскольку они «не владеют материалом» и «не владеют методом». Последний аргумент – отражение именно индустриальной парадигмы с ее господством технологий скрытых в недрах заводов, фабрик и КБ, которые доступны только «профессионалам» и недоступны «дилетантам».
Специализация на определенном этапе дала положительный эффект от разделения труда. Но оборотной частью его являлось то, что исследователь, узнававший все большее о все меньшем, оказался встроенным в гигантскую иерархическую пирамиду «научной фабрики». По мере роста накопленных знаний они становились все менее обозримыми в отсутствие развитых информационных технологий. Соответственно падал выход продукции научной фабрики. При этом:
а) возрастали различные сугубо внутренние задачи;
б) падал внешний выход исследований и широта (и даже глубина!) их охвата;
в) нарастал монополизм по мере устранения внешних независимых «нефабричных» («ремесленных») исследователей;
г) нарастало загнивание всей системы, поскольку внешний выход крайне мал, то можно им пренебречь или имитировать полезный результат посредством информационного вала или лучше сказать информационного шума.
Все это касается практически всех отраслей науки, в том числе и истории.
Но вот пришел момент истины – горбачевская Перестройка. Где же были легионы профессиональных историков-специалистов, способных защитить власть их кормившую? На реальную ситуацию они не оказали практически никакого влияния. Не могли изложить ни научно академично, ни научно-популярно. Они ведь были узкими специалистами-историками, не способными использовать для аргументации ни культуру, ни идеологию, ни философию.
Вот в такой ситуации появились книги Мухина, который пришел и инвентаризовал то, чем «профессиональные» историки не смогли распорядиться. Поэтому какая-либо положительная критика Мухина (относительно Катынского дела) возможна только посредством изложения дела в другой монографии, в связи с этим снобистские высказывания типа «плохо потому что это Мухин» - не проходят. Но ирония судьбы в том, что вряд ли после Мухина кто-либо в ближайшее время возьмется за это дело. Поскольку тема в общем и целом раскрыта. Так что честь и хвала автору за книги о Катынском деле. Опровержение возможно только другой книгой, а не на уровне реплик «потому что это Мухин».
Кстати, где же критики Мухина узрели эту самую «объективность»? Наверное, в Великобритании, засекретившей информацию о полете Гесса? Или в папских архивах, доступ куда возможен только по дозволению понтифика? Или в расследовании убийства Дж. Кеннеди, когда за многими томами расследования потонула суть вопроса?
И тут мы переходим к заявленному вопросу об естественно-научных предметах. В процессе Катынского дела имеются многократные факты подлогов, направленные на доказательство вины советской стороны, в том числе уже в 90-е годы польской стороной.
Говоря естественно-научным языком, перед историком встает задача интерпретации имеющегося материала, решения обратной задачи – восстановления по сигналу исходного объекта. При этом интерпретация осложняется тем, что выполняется только пассивная локация, в которой невозможно варьировать исходный сигнал, падающий на объект. Такая задача является некорректной, т.е. она имеет неединственное решение и оно неустойчиво, т.е. малые изменения в исходных данных влекут большие изменения в получаемом результате.
Для решения некорретных задач используют дополнительную внешнюю информацию о решаемой задаче, производя таким образом ее регуляризацию.
В исторических задачах такого рода регуляризаторами являются философские представления о параметрах (свойствах) исследуемых групп людей. Например в Катынском деле возможны два регуляризатора – о виновности русских или немцев.
Более того, всякие попытки в такого рода антагонистичных задачах построить «объективную» версию сводятся в конце концов после долгих словесных кульбитов к признанию правоты или неправоты той или другой стороны. Характернейшим примером в гуманитарной области является многотомный труд Ахиезера «Россия, критика исторического опыта». После многих словесных построений он в итоге приходит к чисто гадаровскому рецепту для России – после долгих осцилляций «объективизма» приход к либеральной позиции выглядит казалось бы незакономерно. Но рассмотрение той социальной среды, в которой он творил показывает закономерность этого финала.
Еще раз повторим, «объективизм» профессионала в гуманитарной состоит только в том, чтобы высказать свою широкую эрудицию в ходе пространного изложения, приходя в конечном итоге к заранее принятому для себя выводу. В свою очередь «непрофессионализм» дилетанта состоит в том, что он свою позицию декларирует сразу и никакой наукообразной интриги не закручивается.
Какое отношение имеет все сказанное к нынешней российской действительности? Самое прямое. Профессионал встроен в иерархическую систему и ограничен в своей деятельности желанием верхов вписаться в систему денежных потоков, поддерживающих эту самую иерархию. В тоже время дилетант не связан «омертой», которой повязаны члены кланово-иерархической научной системы. У профессионалов есть только один плюс – более легкий доступ к архивам, но за это они платят лояльностью к верхушке. Так что полезный эффект от многих сотен профессионалов гуманитариев намного меньше, чем, например, от таких «дилетантов» как Гумилев, Паршев и Мухин. Более того, влияние мелкотемья, фактических научных стагнации и монополизма все более разлагающе действуют на профессионалов. Опять же за редким исключением, рассматривая в целом, профессионалы неизбежно деградируют. Поэтому противопоставление «знающих» профессионалов и «поверхностных» дилетантов лишено смысла. Более того, ограниченность сил профессионалов на фоне широты имеющихся материалов будет вызывать все новые и новые вторжения «варваров» в лице дилетантов, что неизбежно усилится по мере появления в электронном виде все большего числа архивных материалов, поскольку падет последняя монополия профессионалов (доступ в архивы).
Монополизация профессионализма (и компетентности) в области истории естественным образом расширяется и на другие области, например, политику, идеологию: ждут, когда сверху «профессионал» изречет нечто компетентное, хотя всем внизу и так ясно. Можно сказать, что реально в России будут изменения к лучшему, когда «дилетанты» не будут бояться высказывать мнения «профессионалам» по общезначимым вопросам.
А в заключение присказка о том как в старые времена на Руси отнеслись к профессионалу (богословия и политики), когда он начинает использовать чужой регуляризатор решения некорректной задачи.
К митрополиту Исидору, принявшемуся внедрять Флорентийскую унию, отнеслись не объективно, не хорошо, даже просто нетолерантно: «великий князь назвал Исидора латинским ересным прелестником, волком, велел свести его с митрополичьего двора и посадить в Чудове монастыре под стражу, а сам созвал епископов, архимандритов, игуменов, монахов и велел им рассмотреть дело. Те нашли, что это все папино дело, несогласное с божественными правилами и преданиями» (С.М. Соловьев. История России с древнейших времен. Т.4, гл.3).
или об одном интересном совпадении по времени и о некоторых естественно-научных предметах и их связью с «объективизмом» в гуманитарных науках и русской интерпретации Флорентийской унии.
Недавно появились две интересные записи в ЖЖ на тему:
1) «Были ли гуманитарные науки в СССР»
2) Критика (без приведения каких-либо аргументов) книг Мухина, в том числе по Катынскому делу. При этом критика основывалась на эмоциональности, неакадемичности и приплетении сторонних рассуждении Мухиным. В общем нет «объективности»
http://a-dyukov.livejournal.com/99167.h
А на следующий день появилась информация о резолюции парламента Румынии, признававшей законность оккупации Румынией Бессарабии во время Второй мировой войны. Очевидно, это является образцом «объективного», беспристрастного и «академичного» подхода.
Тут самое время провести рассмотрение, откуда взялись эти сами «научность», «академизм» и «объективность» и пр. предметы того же ряда. А развились они в процессе секуляризации, специализации и дробления единого знания о человеческой жизни. В процессе этого дробления выделились как отдельные области: история, культура, идеология, философия и др. гуманитарные науки. Более того, в последние 200 лет произошла еще одна интересная вещь – «индустриализация» производства знаний, когда, например, история оказалась разделенной на отдельные направления, в которых происходила специализация историков, куда «посторонним вход воспрещен», поскольку они «не владеют материалом» и «не владеют методом». Последний аргумент – отражение именно индустриальной парадигмы с ее господством технологий скрытых в недрах заводов, фабрик и КБ, которые доступны только «профессионалам» и недоступны «дилетантам».
Специализация на определенном этапе дала положительный эффект от разделения труда. Но оборотной частью его являлось то, что исследователь, узнававший все большее о все меньшем, оказался встроенным в гигантскую иерархическую пирамиду «научной фабрики». По мере роста накопленных знаний они становились все менее обозримыми в отсутствие развитых информационных технологий. Соответственно падал выход продукции научной фабрики. При этом:
а) возрастали различные сугубо внутренние задачи;
б) падал внешний выход исследований и широта (и даже глубина!) их охвата;
в) нарастал монополизм по мере устранения внешних независимых «нефабричных» («ремесленных») исследователей;
г) нарастало загнивание всей системы, поскольку внешний выход крайне мал, то можно им пренебречь или имитировать полезный результат посредством информационного вала или лучше сказать информационного шума.
Все это касается практически всех отраслей науки, в том числе и истории.
Но вот пришел момент истины – горбачевская Перестройка. Где же были легионы профессиональных историков-специалистов, способных защитить власть их кормившую? На реальную ситуацию они не оказали практически никакого влияния. Не могли изложить ни научно академично, ни научно-популярно. Они ведь были узкими специалистами-историками, не способными использовать для аргументации ни культуру, ни идеологию, ни философию.
Вот в такой ситуации появились книги Мухина, который пришел и инвентаризовал то, чем «профессиональные» историки не смогли распорядиться. Поэтому какая-либо положительная критика Мухина (относительно Катынского дела) возможна только посредством изложения дела в другой монографии, в связи с этим снобистские высказывания типа «плохо потому что это Мухин» - не проходят. Но ирония судьбы в том, что вряд ли после Мухина кто-либо в ближайшее время возьмется за это дело. Поскольку тема в общем и целом раскрыта. Так что честь и хвала автору за книги о Катынском деле. Опровержение возможно только другой книгой, а не на уровне реплик «потому что это Мухин».
Кстати, где же критики Мухина узрели эту самую «объективность»? Наверное, в Великобритании, засекретившей информацию о полете Гесса? Или в папских архивах, доступ куда возможен только по дозволению понтифика? Или в расследовании убийства Дж. Кеннеди, когда за многими томами расследования потонула суть вопроса?
И тут мы переходим к заявленному вопросу об естественно-научных предметах. В процессе Катынского дела имеются многократные факты подлогов, направленные на доказательство вины советской стороны, в том числе уже в 90-е годы польской стороной.
Говоря естественно-научным языком, перед историком встает задача интерпретации имеющегося материала, решения обратной задачи – восстановления по сигналу исходного объекта. При этом интерпретация осложняется тем, что выполняется только пассивная локация, в которой невозможно варьировать исходный сигнал, падающий на объект. Такая задача является некорректной, т.е. она имеет неединственное решение и оно неустойчиво, т.е. малые изменения в исходных данных влекут большие изменения в получаемом результате.
Для решения некорретных задач используют дополнительную внешнюю информацию о решаемой задаче, производя таким образом ее регуляризацию.
В исторических задачах такого рода регуляризаторами являются философские представления о параметрах (свойствах) исследуемых групп людей. Например в Катынском деле возможны два регуляризатора – о виновности русских или немцев.
Более того, всякие попытки в такого рода антагонистичных задачах построить «объективную» версию сводятся в конце концов после долгих словесных кульбитов к признанию правоты или неправоты той или другой стороны. Характернейшим примером в гуманитарной области является многотомный труд Ахиезера «Россия, критика исторического опыта». После многих словесных построений он в итоге приходит к чисто гадаровскому рецепту для России – после долгих осцилляций «объективизма» приход к либеральной позиции выглядит казалось бы незакономерно. Но рассмотрение той социальной среды, в которой он творил показывает закономерность этого финала.
Еще раз повторим, «объективизм» профессионала в гуманитарной состоит только в том, чтобы высказать свою широкую эрудицию в ходе пространного изложения, приходя в конечном итоге к заранее принятому для себя выводу. В свою очередь «непрофессионализм» дилетанта состоит в том, что он свою позицию декларирует сразу и никакой наукообразной интриги не закручивается.
Какое отношение имеет все сказанное к нынешней российской действительности? Самое прямое. Профессионал встроен в иерархическую систему и ограничен в своей деятельности желанием верхов вписаться в систему денежных потоков, поддерживающих эту самую иерархию. В тоже время дилетант не связан «омертой», которой повязаны члены кланово-иерархической научной системы. У профессионалов есть только один плюс – более легкий доступ к архивам, но за это они платят лояльностью к верхушке. Так что полезный эффект от многих сотен профессионалов гуманитариев намного меньше, чем, например, от таких «дилетантов» как Гумилев, Паршев и Мухин. Более того, влияние мелкотемья, фактических научных стагнации и монополизма все более разлагающе действуют на профессионалов. Опять же за редким исключением, рассматривая в целом, профессионалы неизбежно деградируют. Поэтому противопоставление «знающих» профессионалов и «поверхностных» дилетантов лишено смысла. Более того, ограниченность сил профессионалов на фоне широты имеющихся материалов будет вызывать все новые и новые вторжения «варваров» в лице дилетантов, что неизбежно усилится по мере появления в электронном виде все большего числа архивных материалов, поскольку падет последняя монополия профессионалов (доступ в архивы).
Монополизация профессионализма (и компетентности) в области истории естественным образом расширяется и на другие области, например, политику, идеологию: ждут, когда сверху «профессионал» изречет нечто компетентное, хотя всем внизу и так ясно. Можно сказать, что реально в России будут изменения к лучшему, когда «дилетанты» не будут бояться высказывать мнения «профессионалам» по общезначимым вопросам.
А в заключение присказка о том как в старые времена на Руси отнеслись к профессионалу (богословия и политики), когда он начинает использовать чужой регуляризатор решения некорректной задачи.
К митрополиту Исидору, принявшемуся внедрять Флорентийскую унию, отнеслись не объективно, не хорошо, даже просто нетолерантно: «великий князь назвал Исидора латинским ересным прелестником, волком, велел свести его с митрополичьего двора и посадить в Чудове монастыре под стражу, а сам созвал епископов, архимандритов, игуменов, монахов и велел им рассмотреть дело. Те нашли, что это все папино дело, несогласное с божественными правилами и преданиями» (С.М. Соловьев. История России с древнейших времен. Т.4, гл.3).
