Домик у реки Поздний вечер, или ночь, возможно под утро. Я лежу рядом с дедом. Он читает. На тумбочке возле кровати горит настольная лапма с красной ножкой и белым абажуром. На полу трёхлитровая банка чая, из которой дед попивает. Я лежу у стены, на стене висит тяжёлый ковёр. Где-то рядом радиоточка. Сейчас она молчит, но в шесть часов начнёт тихо бубнить. "Пионерская зорька". Можно начать приставать к деду с вопросами ("а что ты читаешь?"), а можно просто приставать, тыкать его в спину, мешать ему читать, баловаться. Можно наоборот, отвернуться к стене, водить пальцем по узорам ковра, или нащупать то, что лежит под подушкой, или снова заснуть.
Зачем я всё это помню?
* * *
Раньше я как-то любил сон. Уютная норка, раковинка, в которой можно было сидеть, из которой можно было высовываться. Гипнагогии, внезапные пробуждения посреди ночи, "бога больше нет" и т.д.
Дружественное небытие. Сейчас ничего этого нет. Безблагодатный провал в пустоту, а потом железный, с облезлой краской, турникет толкает тебя обратно в чёрное утро. Уже не понежиться в полусне, как прежде. Вообще нет больше никакого
полусна. Небытие стало не то что бы враждебным, но как бы мёртвым, механическим и безысходным. [Как и бытие, к слову]. "
Женщину вынули, автомат засунули". Вместе с тем я стал при любой возможности постыдно сбегать от самого себя в это холодное неприветливое пространство, где пусть я не исчезаю, но меня хотя бы становится меньше.
( Я помню домик у реки )