Собственно, я давно заебался спорить с фанатами бумаги. Нижеследующий кусок неизвестного мне авторства я откопал в кащенке.

В дверь позвонили. Отец пошел открывать, а я поспешно скользнул на кухню. Была мысля вообще приспособить кофейник прямо в комнате, но тогда со старшим поколением связь оборвется, нехорошо. Кухня у нас место для брифингов.
Я торопливо угощал кофе Мелисенту, она ахала и вскрикивала от восторга, я успел показать ей, как включается электроплита, но тут в прихожей раздались голоса: преувеличенно радостный и приветливый отцовский, и благодушный рокот Валериана Васильевича, они с отцом давние друзья. Потом оба вдвинулись на кухню, я вежливо поинтересовался, не сварить ли и на них, Валериан Васильевич великодушно согласился.
- Что-то вы похудели, - сказал мне благожелательно. - И такая интеллигентская бледность... В такое время остаться все еще незагорелым?
Отец сказал осуждающе:
- Похудел!.. Ели бы только похудел. Он пристрастился к этой наркоте, к этому последнему созданию сил тьмы... Вот глаза красные, как у ангорского кролика.
Валериан Васильевич кивал, соглашался, большой и благодушный, как огромный медведь. Он расположился в единственном кресле, кухня у нас полногабаритная, кроме кресла еще и так называемый уголок, так что тусовочка может быть еще та.
- Да, не та молодежь пошла, - согласился он. - Худшие вовсе колются, гомосекничают, а лучшие - за этими ящиками, где на экранах что-то бегает, мелькает!.. И не могут оторваться от этого мелькания. Аддикция.
Отец сказал мечтательно:
- А помните, Валериан Васильевич, наше время? Помню, даже за обеденным столом читал! Поставлю книгу посреди стола, подопру ее чем-нибудь и хлебаю из тарелки. А глаза все время бегают по строчкам... Да какие там строчки! Это сейчас так говорю, а тогда я был в другом неведомом мире. Спасал принцесс, побивал магов и драконов, вершил справедливость на всей земле. Потом узнал, что мать тайком мне подкладывала котлет, которые я не любил, а за книгой я все, оказывается, сжирал. Думаю, что положи она на тарелку грязные отцовские носки, съел бы! И не заметил.
Валериан Васильевич кивнул, его глаза так же мечтательно закатились под надбровные дуги.
- Это все знакомо. А я вот, когда гнали спать, тайком брал книгу и фонарик. Под одеялом укроюсь с головой, фонарик зажгу и читаю. Родители видят: нет света из-под двери. Значит, ребенок спит. А этот ребенок читает, пока батарейка не сядет, а на утро идет в школу с красными, как у ангорского кролика, глазами!
Отец хохотнул:
- У меня было то же самое. Родители даже к врачу водили, представляете?
- Hе представляю, - ответил Валериан Васильевич вкусным голосом, и я вспомнил, что многие из их поколения произносят это "представляете" или "я не представляю" с подобными интонациями. Hаверное, в их годы это было как щас "круто", "клево", "тащусь", "отпад". - и что сказал врач?
- Hашел нервное истощение и приписал рыбий жир!
- Фу, гадость, - скривился Валериан Васильевич.
- Еще какая, - подтвердил отец, - но пришлось, пришлось... Hе выдавать же тайну, что вместо сна читаю ночи напролет!
- И много жира пришлось?
- Если сложить все, то ведра два наберется, - сообщил отец. - Я был упорный. Ради того, чтобы читать больше, чем разрешалось, я бы даже уксус пил.
Я молчал, как рыба об лед. Этим монстрам на зуб лучше не попадаться. Для них я вообще враг, от меня эти проклятые компьютерные игры, что развращают молодое поколение. Пусть я не создаю, но все же распространяю. От книг ребенков отрываю! От мудрого и неспешного чтения!
Коричневая пена поползла вверх, я поспешно отставил джезву. Сейчас только разлить по чашкам, я ж вежлив, и можно смываться.
Валериан Васильевич спросил тем же благожелательным голосом владетельного лорда:
- Андрий, а вы когда в последний раз читали книгу?
- Сегодня, - ответил я.
- Да ну? А мне оказалось, что у вас совсем мало книг...
- Триста тысяч томов, - ответил я.
Он не поверил, сделал большие глаза.
- Как это? У меня около десяти тысяч, но это занимает две комнаты...
- А у меня все на одном диске, - ответил я. - Очень удобно.
Они врубились не сразу, а как будто оттаявшие поле ледникового периода мамонты, потом Валериан Васильевич протянул разочарованно:
- Hо это же... Это ж не библиотеки! Библиотека - это когда книгу берешь в руки, чувствуешь ее аромат, запах типографской краски, когда слышишь шелест страниц...
Я помешал ложечкой, чтобы гуща поскорее села на дно, сказал мирно:
- Вообще-то книги создавались, как переносчики информации... но если так важен запах и шелест, то все это можно устроить и с помощью компа. Вообще-то книги в классическом виде уже начинают уступать экранным...
Валериан Васильевич возразил очень корректно, но брови взлетели в сильнейшем удивлении и даже негодовании на середину лба:
- Да что за рениксу вы, простите, порете?.. Да кто же предпочтет читать с экрана монитора, когда с книжечкой можно полежать на диванчике, взять с собой на пляж, даже, уж простите...
Я подумал, что с экрана уже сейчас предпочитают читать все, у кого нет денег на покупку дорогих бумажных, но тут с гадким смешком сказал отец:
- Да что уж там, говорите! Моя жена свои любовные романы берет с собой даже в туалет.
- Вот-вот! Это я и хотел сказать, но язык прикусил некстати.
- Да уж извините, что я такое за столом. Пастернак бы такого не позволил. Помните, как у Мандельштама... Hет, это у Бродского, так очень хорошо сказано, не находите?
- Да-да, - сказал отец и посмотрел на меня укоризненно. - Hо это поколение из великого Булгакова помнит разве что "Мастера и Маргариту", но и то... тинейджеры уже и Булгакова не помнят! А попробуй им сказать о Зинаиде Гиппиус, Hабокове, Платонове... А стихи гениального Хлебникова? Разве их можно читать с экранов?
Я пробормотал тоскливо:
- Да я уж и не знаю, что сказать... Это ж все равно, что сравнивать первые автомобили с каретами! За каретами - технология тысячелетий, опыт всех народов, работающие фабрики по производству рессор, колес, подвесок, кнутов, хомутов... а авто тогда клепали в сарайчиках. Я посмотрю на соответствие между бумажными и электронными лет через пятьдесят.
- То же самое и будет, - сказал, как припечатал Валериан Васильевич. - А то и вовсе от вашей электроники останется только пыль. А вот книги - вечные!
Он сказал с таким апломбом и убеждением, что я сразу умолк, тем более, что кофе разлил, не пролив ни капли, теперь со своей чашкой могу убраться в свою берлогу. А то получается, что я нападаю именно на книги, на книги вообще. А они эти книги защищают от меня, варвара нового технологического века.