Запасная нора

Дикая собака Динго, или ирландские шпионы о детях
Советский писатель Рувим Исаевич Фраерман писал трудно. Собственно, в своём предисловии к написанной им же повести он прямо так и сказал:

"Как я писал "Дикую собаку Динго"? В самом деле, как пишутся книги? Вероятно, каждый пишет по-своему, и отдельные книги тоже пишутся по-разному. Могу только сказать, что легко я никогда не писал. Я всегда писал трудно. Да и большинство моих друзей - Платонов, Гроссман, Лоскутов, Гайдар - писали тоже трудно. А Фадеев - я сам это видел, когда был с ним, с Павленко и Гидашом в командировке на Дальнем Востоке в 1934 году - рыдал, если не мог схватить нужное звучание строки... Русское слово, прихотливое, непокорное, великолепное и волшебное, - величайшее средство сближения людей. Оно, слово, показывает нам, как прекрасна земля, небо, люди, звери и птицы".

Поскольку писал писатель трудно, написал он всего одну большую и хорошо известную повесть. О первой любви.
Девочка Таня Сабанеева, мечтающая о дикой собаке Динго, живёт вместе с мамой на Дыльнем Востоке и в маленьком городке у заставы пограничников, где они остались после развода мамы и папы. Летом Таня отдыхает в пионерском лагере, в одном отряде с мальчиком Филькой сыном нанайского охотника-промысловика. Фильке Таня очень нравится, а Таня с ним дружит.

Потом из Москвы приезжает папа с новой семьёй, то есть с новой женой и приёмным сыном Колей. Коля и Таня за 150 страниц школьной жизни и приключений проходят путь от неприязни до той самой первой любви, при этом обещанная собака Динго так и не появляется. Классический треугольник заканчивается тем, что Таня с мамой решают гордо уехать и "не мешать чужому счастью", оставляя остальных персонажей книги в недоумении. Всем хуже. Занавес.
Повесть о первой любви была популярна у наших бабушек и дедушек, а позже у мам и пап. Она неоднократно печаталась в детских журналах с самыми разными замечательными иллюстрациями, и, быть может, была самой известной "школьной повестью". Она обеспечила писателю Фраерману достойную старость и место руководителя литературного кружка в Доме пионеров на улице Стопани в Москве. Оттуда даже вышло несколько неплохих детских писателей. Так что судьбу повести, в отличие от судеб героев, можно считать счастливой.

Но, на мой взгляд, самое главное в ней не сюжет, не популярность, а то, какими словами она написана. Более того в этом для меня крылась загадка, тайна связывавшая детского писателя Фраермана и непокорное русское слово. Тайна, которую я только недавно смог раскрыть, и которой с радостью поделюсь с вами.
Может быть, именно в силу своей прихотливости, непокорности и великолепия, русское слово давалось писателю Фраерману с трудом, даже в единственной его большой повести о первой любви в пионерском лагере.

Интересно, что, когда читаешь внимательно "Дикую собаку динго, или повесть о первой любви", обычных русских слов обычно как раз и не хватает. На их место быстро приходят другие.
Ведь мало того, что не только родители, но и сами главные герои - двенадцатилетние дети изъясняются на страницах повести исключительно полностью укомплектованным и развёрнутым во всей боевой готовности, как застава тех самых пограничников, литературным книжным языком, полным деепричастных и причастных оборотов. Мало того, что по количеству придаточных предложений в описаниях природы эта повесть может соперничать с романами Толстого. Мало того, что все предложения в ней практически всегда полные, а прилагательные почему-то наоборот краткие…
Интереснее всего, что и в разговорах детей, и в описаниях природы встречаются таинственные предложения. Написаны они вроде бы по-русски, но порядок слов в них такой, который в русском языке вообразить можно с трудом.

Порядок слов у Фраермана часто практически фиксированный, при этом неопределённые формы глагола, обстоятельства места и объекты (прямые и косвенные дополнения) в этих странных предложениях всегда стоят на последнем месте и часто распространяются абсолютно лишними для русского уха личными, указательными и притяжательными местоимениями.
Прилагательные почти всегда в краткой форме.
Вопросительные предложения обязательно щеголяют частицей «ли» и усиливаются отрицанием.
Иногда из всех этих предложений складываются целые абзацы и диалоги, строгие, подчинённые неуловимому порядку и неясной логике. Уловить за ними содержание вообще бывает нелегко:

«Разве ты не слышала горна? Почему же ты не спешишь?»

«А ведь, никак, уже строятся на линейку- сказала она. Тебе следовало бы, Филька, прийти в лагерь раньше меня, потому что, не посмеются ли над нами, что мы так часто приходим вместе?»

«Она пересекла дорогу и вбежала в лагерь, легко перескакивая через канавы и кочки, так как была проворна».

«У неё был голос приятный для слуха, но пусто было вокруг»

«Она вошла в него смело».

Сперва это меня просто немного раздражало, потом начало удивлять. А позже мы вместе с

mutatiospiritus@lj поняли, что здесь скрыта какая-то глубоко личная тайна писателя Фраермана. Тайна, навсегда вставшая непреодолимой стеной между ним и русским словом, которое он искренне любил, но не сумел постичь. Тайна, гнувшая к земле неукротимый могучий творческий дух Фраермана и заставлявшая его «писать трудно».

Одновременно с этим, меня терзали смутные сомнения. Я понимал, что все эти шеренги обязательных «он, его, у него, тот, этот, твой, свой», намертво прилепленные к существительному, мне знакомы. Все эти дополнения и обстоятельства, вопреки здравому смыслу вставшие насмерть, словно пограничники, на последнем месте в предложении, как на последнем рубеже, я уже где-то видел. Все эти эмоциональные всплескивания руками при отрицании в вопросительных предложениях выражают нечто нерусское, но близкое и до боли знакомое. Всё это милое, душевное, но в отношении языка абсолютно нерусское ощущение у меня уже возникало, хотя с писателем Фраерманом оно никак не связано. Но здесь тоже оно. Оно самое. Я не спал ночами, перечитал текст несколько раз, и тут меня наконец осенило:

( Писатель Фраерман – ирландский шпион! )