Сижу, грызу зубочистку, отвечая на каменты, и вдруг какой-то привкус дерева пошевелил что-то в моей памяти. Дерево. Деревяшки детства.

Первые деревяшки из своего детства я помню в Костроме. Во дворе дома, где жила моя бабушка, стоял деревянный дом. Я не знаю, был ли это жилой дом, или там размещалась какая-то контора, но рядом с тем деревянным домом был сарай с поленницей. Старое, серебристое от дождей и ветров дерево слагало тот сарай. Щели между досками били большими и неровными. И через них мир виделся каким-то другим. Мы ползали по почерневшим от времени и сырости дровам, сложенным в поленницу, и смотрели сквозь щели наружу. То дерево было горьким. Я мало помню из того периода, я там жил всего до трех лет, после меня увезли обратно в Красноярск.

В Красноярске дерево как правило хвойное. Большой самострел в виде винтовки из половой рейки. Мне его помог сделать отец. Это было мощное оружие. Лучшее во дворе. Согнутыми из проволоки пульками можно было оставить синяк врагу на другой стороне улицы. Самострел был бело-желтым, с прожилками, вкусно пах смолой, и сильно этой же смолой пачкался. Это было так классно, и я не мог понять дурацких предложений отца покрыть краской такую вещь. Вкус соснового ружья был очень похож на сегодняшнюю зубочистку. По крайней мере у меня такая ассоциация пробегает.

Потом настал период рыцарства. Самострелы отошли в прошлое, как оружие неподобающее настоящему рыцарю. Рыцари ходили с мечами и щитами. Щиты колотили из чего придется. Годилась любая фанера, или жесть. А вот мечи... Мечи должны были выдержать бой. Мы сходились и дубасили мечом по мечу, пока или противник не сдавался, или его меч не разваливался. В течение короткого времени выяснилось, что разного рода доски никак не годятся для изготовления меча. При первых же ударах дощатый меч лопался вдоль волокон, и переставал существовать. Кому-то удалось найти от природы сплющеные ветки вяза, и получить весьма крепкие мечи, выдерживающие несколько боев. Но по виду эти мечи были больше похожи на дубинки, и не вызывали чувства гордости у хозяев. А мне довелось разжиться лиственничной доской. Старой, закостенелой от смолы. Отец отказался помогать мне ее пилить, мотивируя тем, что это глупость на неделю, а возни - на две. Я пыхтел несколько дней. Пилил, строгал, обтачивал. Получился несколько коротковатый меч. Из тяжеленной древесины розоватого цвета. Если посмотреть на солнце, то она почти просвечивала. Это как янтарь, с проходящими сквозь него деревянными волокнами. Красиво. На вкус было ощущение сладости этой деревяшки. От столкновений с другими мечами на моем оставались небольшие зарубки, в то время как соперники разоружались один за одним. Но, к сожалению, наше рыцарство длилось недолго.

Потом пришли пираты. Пираты это тоже отдельная часть детства, проведенная на огромной луже в конце улицы. Во многих городах есть такие непересыхающие круглый год лужи, больше похожие на пруды. В нашей глубина была нам по пояс. И, как только сходил по весне лед, на эту лужу выплывали пиратские корабли. Я не помню, кто из чего их делал. Мой корабль был из деревянного круга, который в прошлой жизни был боковиной здоровенной катушки, на которую наматывался свинцовый кабель. Как я добыл этот круг, я тоже не помню, и вкус его у меня не сохранился в памяти. Потому что наша совместная жизнь длилась недолго, так как оказался он крайне неустойчивым, и перевернулся я при одном из первых же испытательных выходов в открытое море.

Пришел домой я тогда мокрый, грязный, простывший. И лежал, болел на своей кровати, стоящей рядом со старым шкафом так, что если у шкафа открыть дверку, то кровать как бы отгораживалась деревянной ширмой. Дерево шкафа было странное. И не дерево вовсе, а какая-то невкусная смесь опилок и клея. И самое обидное, что из-за этой дверки мне не было видно телевизора. Это была такая деревянная пиратская тюрьма, в которую я попал за корсарские набеги.

Жалко то, что у моих детей все игрушки почему-то из других материалов...