Подбирать только что упавшие каштаны в не полностью раскрытых скорлупках, вытаскивать их из мягкой белой плаценты, гладить пальцами, перекатывать в ладони, сунув в карман пиджака, который, конечно, оттопырится.
Есть на ветру сливочное мороженое, замерзнуть, измазать в сладком и липком пальцы, половину выкинуть.
Лежа по уши в мыльной пене надувать пузыри из мыльной пленки, натянувшейся между соединенными кольцом большим и указательным пальцами.
Нарушать чужие авторские права.
Забыть заплатить за жевательную резнику, вспомнить об этом на выходе из магазина и не вернуться, чтобы заплатить – не в этот раз.
Выиграть в шахматы у телефона.
Обнюхивать лощеные страницы с фотографиями в дареной книге про Тома Йорка.
Потягиваться. Просто потягиваться, чувствуя каждую мышцу, каждое сухожилие, каждый грамм собственного веса на собственных ребрах, и получать удовольствие от тела, как от наконец-то обжитого на свой собственный лад жилища.
Слушать старые песни «Комитета Охраны Тепла» про 2012 год и прочее «завтра не будет ни хуя», запивая контрабандным бэйлисом и наслаждаясь дивными танцами Гаркуши и Олди.
Читать Стивена Фрая в книжном магазине всегда по четыре страницы, но книжку не покупать.
Мастурбировать под Stabat Mater Dolorosa Перголези и остро ощущать объективно не существующее, но осязаемое свойство бытия быть источником мучения.
Бездарно фотографировать обыденные и знаменосные явления природы просто ради того, чтобы еще раз на них посмотреть – в силу отсутствия исторической и художественной ценности получающихся снимков.
Собираться выпить пива, а напиться грога, после чего расковырять длинной десертной ложкой ягодное тирамису и, важно наморщив нос, сказать противным голосом: «Унесите».
Рисовать мелом на асфальте, а потом сдуру этими же руками отряхнуть брюки.
Подсматривать, как двухлетняя девочка, сидящая в рюкзачке, стаскивает со стойки перед кассой шоколадки, пакетики с мармеладом, зажигалки и бросает их на пол, пока ее мать выкладывает из тележки детское питание.
Носить мягкие и теплые вещи, которые хочется погладить и, вероятно, напоить молоком.
Смотреть Прекрасные Старые Фильмы в одиночку.
Всунуть в определение о возбуждении дела почти дословную цитату из Давенпорта, ибо фрактальный ассамбляж вполне годен как метод для мотивировочной части, чо. (Не мучайтесь: «Достоверность фотографии ни в коей мере не может быть поставлена под сомнение. Она есть факт и принимается за доказательство», «Изобретение фотографии в Толедо»).
При помощи двух колонковых кисточек, настоятельных просьб Девицы и косметички Марион Диксон воспроизвести на Девицыном личике “androgyny Molko style eye make-up”, после чего отправить Девицу умываться с мылом.
Греметь связкой ключей в такт музыке в наушниках.
Писать длинные письма и чувствовать себя свободным от обязательства быть последвательным и, главное, понятым.
Заваривать молочный улун, он же оолонг, он же «вон тот сливочный с веником», и вдыхать его запах, сняв крышку чайника и не думая о ждущих чаепития в гостиной.
Играть в шнурок с заблудившимся котенком, ищущим развлечений на нашей лестничной клетке – после того, как котенок отказался от куска ветчинно-рубленой колбасы «Дикий кабан».
Пинать сухие хрустящие желто-бронзовые листья и не сожалеть об осевшей на ботинках пыли.
Курить тонкие сигареты «Sakura» с вкусом вишни и наблюдать, как медленно шевелится на окономияки еще живая тунцовая стружка, тыкая в нее палочкой, чтоб, значит, дохла побыстрее.
Бегать по залу супермаркета в поисках наушников, задирать замотанных консультантов, ловить пальцами отражения в гладких дверцах холодильников и микроволновых печей.
Аккуратно позвякивать фарфоровой кофейной чашечкой о блюдце, рождая кроткий звук терпения и упорядоченности, от которого сладкие мурашки ползут по шее и волоски на руках встают дыбом.
Целоваться с мужчиной в сияющем, как космический корабль, лифте торгового центра между пятым и седьмым этажами, и видеть краем глаза свое отражение как раз под неумолимо считающим этажи дисплеем.
Пытаться быть собой, оставаться ребенком, оставаться взрослым, тосковать по родителю, который все это поставит на место, и снова оставаться ребенком.
Завтракать, не торопясь, совсем одному, рано-рано, до первых утренних телешоу, подбирать салфетки в тон омлету, добавить в кофе кардамон и, близоруко щурясь в окно, фиксировать, как рассвет меняет тон желтых листьев, похожих на выплеснутую на ольху краску.
Точно знать окончание фильма, но ставить полюбившийся эпизод на повтор, пытаясь замедлить время и предавая его спасительной и освобождающей инфляции.
Читать в сотый раз Кундерину «L'Identité», сидя на каком-нибудь подоконнике.
Играть в БДСМ-игры со своей свободой, врожденной непричастностью и невписанностью, привязывая и отпуская, и разглядывать следы от веревок на коже, проводить по ним пальцем, и не сметь дернуть и оборвать привязь.
Писать бесконечные перечисления, надеясь втайне, что общим партийным списком утащишь все это с собой если не в следующее перерождение, то хотя бы в завтрашний день.