В те времена, когда домашнего видео не существовало, а фотографии печатались на толстых картонках и были событием, легко было оставаться многозначительным хотя бы в глазах потомков. Мой прапрадед, начальник тюрьмы, для меня так и останется кладезем ветхозаветной мудрости и символом всего консервативного и гранитно-правильного, потому что я никогда не видел и не увижу, как он улыбается, как он ест, как он курит, как он задремывает над газетой, как он распекает кухарку, как он вдыхает запах дождя в том фруктовом саду в Трубчевске, который пережил его и переживет меня.
Nicholas Osborn попытался реанимировать старые снимки, в том числе, снимки из фотоавтоматов: практика, пригодившаяся бы, вероятно, большому любителю неудачных фотографий Nino Quincampoix. Свою попытку вдохнуть жизнь в старые фотографии сам Николас называет "нервной" и "франкенштейновской", тем не менее, получилось любопытно. Движение стирает сразу несколько подсохших слоев времени, стряхивает сколько-то пыльной придуманной потомками атмосферности и настроенчества, и возникает неловкость того сорта, с которой взрослеющие дети обнаруживают, что у их отцов тоже есть слабости. Люди, в общем-то, меняются очень мало. Ни мода, ни прогресс, ни политика, ни музыка, ни технология, ни литература, ни очки, ни шляпы, ни трубки ничего нового из людей не делают. Только бесконечно рассказывают нам о нас самих в надежде - или без нее - быть когда-нибудь услышанными.