:
Поезд Москва-Прага
( Read more... )
Подумаю обо всём, обо всём: о человеческих внутренностях, раскиданных у Главпочтамта, часть которых повисла на дереве, о раздавленных траками танков телах. Я об этом подумаю позже, только лишь тогда когда, приеду на место. Закрою дверь на ключ, открою в ванной воду, или включу радио, чтобы никто не слышал…! Лягу на кровать, уткнусь в подушку и тогда дам волю слезам. Все свои невыплаканные слезы я пущу на вольный выпас. Я заплачу навзрыд. Буду оплакивать расстрелянного на майдане брата, оплакивать соседку оставшуюся навечно под обломками дома, тех не оперившихся десятилетних мальчишек с бутылками со смесью Молотова, бросавшиеся под танки, десятки тысяч маленьких детишек, сотни тысяч мирных жителей, заживо сожженных в Самашках, и погибших в кровавой бойне в Алдах, и исчезнувших при зачистках, и замученных в концлагерях. Братья мои и сёстра, я всех вас буду оплакивать наедине с собой, вы не бойтесь мои родные, там моих слез не увидят враги. Ох, и отведу же я свою истомившуюся по собственным слезам душу!
( Read more... )
Неужели вычислили меня? Но как? Не может быть? Меня всегда принимают за свою? Я светлая, нос не крючком, какими видятся русским все нерусские, глаза зеленые. Где не требуется паспорт, там моя внешность оказывает мне неоценимую услугу. На моих глазах в метро забирают чеченского парнишку, сердце мое подскочило к горлу, дышать стало тяжело, и я чуть не упала в обморок. Без лишних разговоров парня повели неизвестно куда. Я побежала вслед, в тот момент я не думала о своих детях, оставшихся под пулями, судьба парня меня волновала больше чем своя. Запыхавшись, догнала я милиционеров. «Куда вы его ведете?» — спросила я их. Милиционеры обернулись и хмельными глазенками смотрели на меня. Смотрели как на прокаженную или свалившуюся с луны инопланетянку. «А вам-то чего?». Когда милиционер сделал пару шагов в мою сторону, я вся сжалась от страха. Какая же я дура, парню ничем не помогу, и вырвать его из железных тисков вряд ли сейчас кому под силу? А сама пострадаю. И ладно бы это! А если в тюрьму? Это позор для чеченки? И больше всего я боялась этого позора!
— Женщина, топайте своей дорогой. Кыш отсюда! Чечен он, чечен, понятно?
( Read more... )
Старик на время затих, но чуть позже снова воспрял духом и с таким упоением начал рассказывать о своих подвигах. О страшных августовских событиях 1968 года, когда русские танки кромсали тела, как чехов, так и словаков.
( Read more... )
Я молчала. Конечно, хотелось мне сказать: «Свинья ты старая, только не хрюкаешь». Но я не стала этого делать. Зачем уподобляться нелюдям. Потянувшись рукой, взяла сумку, достала косынку и покрыла голову. Мне бояться уже было некого. Милиция осталась далеко позади. Пограничники мне не страшны, если паспорт в порядке, им дела нет до платка, а соседей чье нутро пылало ненавистью ко всему нерусскому, я не только не боялась, я их презирала. Они сидели, словно проглотив язык. И так, в полной тишине мы и доехали до Праги.
( Read more... )
( Read more... )
Подумаю обо всём, обо всём: о человеческих внутренностях, раскиданных у Главпочтамта, часть которых повисла на дереве, о раздавленных траками танков телах. Я об этом подумаю позже, только лишь тогда когда, приеду на место. Закрою дверь на ключ, открою в ванной воду, или включу радио, чтобы никто не слышал…! Лягу на кровать, уткнусь в подушку и тогда дам волю слезам. Все свои невыплаканные слезы я пущу на вольный выпас. Я заплачу навзрыд. Буду оплакивать расстрелянного на майдане брата, оплакивать соседку оставшуюся навечно под обломками дома, тех не оперившихся десятилетних мальчишек с бутылками со смесью Молотова, бросавшиеся под танки, десятки тысяч маленьких детишек, сотни тысяч мирных жителей, заживо сожженных в Самашках, и погибших в кровавой бойне в Алдах, и исчезнувших при зачистках, и замученных в концлагерях. Братья мои и сёстра, я всех вас буду оплакивать наедине с собой, вы не бойтесь мои родные, там моих слез не увидят враги. Ох, и отведу же я свою истомившуюся по собственным слезам душу!
( Read more... )
Неужели вычислили меня? Но как? Не может быть? Меня всегда принимают за свою? Я светлая, нос не крючком, какими видятся русским все нерусские, глаза зеленые. Где не требуется паспорт, там моя внешность оказывает мне неоценимую услугу. На моих глазах в метро забирают чеченского парнишку, сердце мое подскочило к горлу, дышать стало тяжело, и я чуть не упала в обморок. Без лишних разговоров парня повели неизвестно куда. Я побежала вслед, в тот момент я не думала о своих детях, оставшихся под пулями, судьба парня меня волновала больше чем своя. Запыхавшись, догнала я милиционеров. «Куда вы его ведете?» — спросила я их. Милиционеры обернулись и хмельными глазенками смотрели на меня. Смотрели как на прокаженную или свалившуюся с луны инопланетянку. «А вам-то чего?». Когда милиционер сделал пару шагов в мою сторону, я вся сжалась от страха. Какая же я дура, парню ничем не помогу, и вырвать его из железных тисков вряд ли сейчас кому под силу? А сама пострадаю. И ладно бы это! А если в тюрьму? Это позор для чеченки? И больше всего я боялась этого позора!
— Женщина, топайте своей дорогой. Кыш отсюда! Чечен он, чечен, понятно?
( Read more... )
Старик на время затих, но чуть позже снова воспрял духом и с таким упоением начал рассказывать о своих подвигах. О страшных августовских событиях 1968 года, когда русские танки кромсали тела, как чехов, так и словаков.
( Read more... )
Я молчала. Конечно, хотелось мне сказать: «Свинья ты старая, только не хрюкаешь». Но я не стала этого делать. Зачем уподобляться нелюдям. Потянувшись рукой, взяла сумку, достала косынку и покрыла голову. Мне бояться уже было некого. Милиция осталась далеко позади. Пограничники мне не страшны, если паспорт в порядке, им дела нет до платка, а соседей чье нутро пылало ненавистью ко всему нерусскому, я не только не боялась, я их презирала. Они сидели, словно проглотив язык. И так, в полной тишине мы и доехали до Праги.
( Read more... )