بــســم الله الرحمن الرحـيـم

2:47pm: domestic-lynx.livejournal.com/2013/01/29/
КладбищенскоЕ
Скорей бы уЖ
Недалеко от нашего посёлка – большое кладбище. С некоторых пор там
наладили бизнес – продажа участков под будущее захоронение. То есть свои
«три аршина» можно купить заблаговременно. Даже выбрать можно – хочешь
возле леса, где птички поют, а хочешь – ближе к дороге: родным и близким
навещать сподручнее; тем более за сотенную бумажку охранник пропустит и на
машине. Нарезали симпатичные такие «огородики» с мраморной обводочкой по
периметру и продают. Можно даже кустик посадить, мини-газончик засеять – в
общем ухаживать за собственной будущей могилой. И – ухаживают, спрос
имеется. Логика в этом сервисе – есть. Когда придёт костлявая (а этого
никто не избегнет) - никакой детям суеты-беготни, всё заранее известно и
даже обустроено. Опять же – недвижимость, при жизни будущего покойника
можно продать, да и с прибылью. Мало ли что, может, деньги спешно
понадобятся, а тут – недвижимость.
Но помимо житейской предусмотрительности (когда это мы, русские, кстати
сказать, проявляли предусмотрительность?) есть тут и другое, не житейское,
не практическое. Какая-то смутная, неосознаваемая любовь к смерти.
( Read more... )

3:50pm: Сегодня мы отмечаем светлый юбилей. Ровно 60 лет прошло с того дня, как подох упырь.

Владимир Владимирович очень любит упыря. Надеюсь, что он не откажется поскорее проследовать за своим кумиром...

3:59pm: leon-orr.livejournal.com/1401266.html?nojs=1&style=mine
ТЕКУЩИЙ МОМЕНТ. Празднику Чейн-Стокса посвящается

Юрий Гастев. Дыхание смерти знаменует возрождение духа

Юрий Алексеевич Гастев - человек искрометного ума и тяжелой судьбы. Абсолютно беспартийный во всех смыслах и тем самым образец политического поведения для целого поколения, он был первым, кто начал употреблять местоимение "я" на научных собраниях и в печати в начале 60-х годов, в то время, когда все прятались за безликим "мы". Глупцы считали, что это нескромно. На самом деле это "я" было олицетворением мужества и ответственности. Его жизнь не распадалась на поступки, она сама была и остается одним большим поступком. Несмотря на лагерь и многолетние преследования, он абсолютно молод, и я не могу поверить, что ему исполняется 65.

Владимир Лефевр, 1993

* * *


Эта история очень мила моему сердцу. Я так давно и так часто рассказываю ее, что многие привыкли считать меня ее автором. Между тем я лишь прилежный пересказчик принадлежащих истории фактов, летописец, что ли.

...Начало моей истории относится к памятной дате 5 марта 1953 года. Уже пару дней радио торжественным голосом диктора Левитана передавало о "постигшем нашу партию и народ несчастьи: тяжелой болезни нашего Великого Вождя и Учителя Иосифа Виссарионовича Сталина (наверняка перечислялись еще какие-то титулы и должности, но я их не запомнил).

Происходило все это в глухом заснеженном поселке на юге Эстонии, почти на границе с Латвией, в туберкулезном санатории. Очень, надо признать, удачливому (рано сел - рано вышел), тут мне определенно не везло: заболев в Свердловске, где я работал на минометном заводе, в морозную и голодную зиму с сорок второго на сорок третий, я исхитрился попасть в детский санаторий, где меня поставили на ноги за три месяца, да так, что потом в лагере не удалось ни разу "закосить"; а вот на воле, не выдержав, видно, перенапряжения, такую новую вспышку заработал, что меня сочли непригодным даже для спасительной операции и положили теперь вот сюда - хоть малость для начала подправиться.

В нашей камере - виноват, палате! - кроме меня, было трое: чернявый слесарюга, каждое утро озабоченно подсчитывавший мелочь на опохмел, непонятного возраста маразматик, то и дело проверявший, нет ли где сквозняка (почему-то в тюрьмах и больницах никогда без такого, хоть одного, не обходится), и еще один, небольшого роста (почти как я), то ли Николай Васильич, то ли Алексей Семеныч, как-то так. Он был врачом (не знаю уж, какого профиля) и считал себя бо-ольшим интеллигентом, что проявлялось у него в необыкновенной аккуратности и обходительности: выбрит, причесан, всегда в костюмчике, при галстучке. Говорит все больше об ученом: про инфекции какие-то свои, про витамины или про образованность, и как без нее плохо... От нечего делать мы часто играли с ним в преферанс по полкопейки. Он почти всегда выигрывал и, закрывая очередную пульку, говорил удовлетворенно и оч-чень вежливо: "Два тридцать семь (или, скажем, три сорок две) с Вас, Юрий Алексеевич"...

Так вот, слушаем мы, с утра пораньше, радио. Каждый в свой угол уставился (упаси Бог комментировать!), физиономии у всех приличествующие случаю, сурьезные: не то чтобы очень скорбные, но и не глумливые, ни-ни! А Левитан эту первую утреннюю передачу на такой церемониальной ноте начал, будто вот-вот салют объявит в честь взятия Рязани или снижение цен на кислую капусту: "За прошедшую ночь в здоровьи товарища Сталина наступило серьезное у-худ-шение!..".

(Я вздрогнул малость, но сдержался.) "Несмотря на интенсивное кислородное и медикаментозное лечение (голос диктора все крепнет!), наступило ЧЕЙН-СТОКСОВО ДЫХАНИЕ!".. Смотрю, наш Василь Алексеич, всегда такой выдержанный, воспитанный, голоса не повысит, тут аж вскочил: "Юра, - говорит, - пора сбегать!!"

Меня, признаться поразило тут не предложение "сбегать", само по себе, согласитесь, в шесть утра более чем уместное, а совершенно немыслимое для церемонного Семен Николаича фамильярное обращение "Юра". Серьезное, думаю, дело, но хочу удостовериться:

"Так ведь вроде бы, - говорю, - еще ничего такого не сказали?"... Но Василь Семеныч тверд и непреклонен: "Юра, - повторил он, приосанившись, - я ведь как-никак врач! Ди-пло-ми-рованный!! Знаю, что говорю: Чейн-Стокс - парень ис-клю-чи-тельно надежный - ни разу еще не подвел!" Ну, тут уж до меня доходит: дела нешуточные, не до дискуссий - одеваясь на ходу, без разговоров бегу в магазин. Раннее утро: луна, фонари, сугробы - ни души. Магазин, естественно, закрыт - ни огонька в двухэтажном домике, замок на двери. Но не отступать же! Где, думаю, может жить продавец? - ну, ясно же, на втором этаже! По боковой лестнице наверх, стучу, вначале тихонько - ни звука. Сильнее стучу, кулаками, ногами, вовсю!... "Kurat, kurat*, - слышу издалека, - та што ше это такое, спать не тают, опять эти русские сфиньи, schweine, а-а, напились, kurat, kurat!.." Он перевел дыхание на секунду, а я - ладони рупором - и как можно отчетливее:

"Откройте, пожалуйста, очень надо!" Он, подходя к двери, совсем уже другим голосом: "А што, расфе уше?!"

"Да-да, в том-то и дело!" - "Ни-че-фо не понимаю! Я только што слушал ратио, там какое-то тыкание..." - "Вот-вот, у нас в палате врач, говорит: все в порядке!" ( Read more... )