Врач из Вифинии. Часть вторая. Сын весталки. Глава 11. Об ипсистариях и иатролиптах.
- Все-таки ссылка – это неплохо, - сказал Кесарий, блаженно потягиваясь. – Вставать рано не надо, никаких дел срочных в сенате…вот еще и массаж…все тебя любят, все заботятся… А! Ты что?! Больно же!
- Надо фасцию размять.
- Нет, подожди, это не надо делать… Ты что?! Перестань! Каллист! Я не хочу так! Я не хочу фасцию – лучше просто растирай, как ты начал! Слышишь? Так, как начал, говорю! Больно же! Ты же сам сказал, что я тощий – а ты прямо по костям! Каллист! Сейчас ногой тебя лягну, клянусь! Ясно, что рабов такому учить нельзя – из милосердия хотя бы! Их любой хозяин убьет за такой массаж!
Кесарий со стонами уткнулся в подушку.
- Каллист! – снова начал он неожиданно сладким голосом. - Каллистион! Тебе же, наверное, так тяжелее делать! Устанешь! Давай завтра… или через пару дней… а сейчас просто – обычное растирание…



Глава 11. ОБ ИПСИСТАРИЯХ И ИАТРОЛИПТАХ
Предыдущее - http://www.proza.ru/2009/08/23/1017

- Что ж, здравствуй, горькое диогеново счастье!(*) – произнес Кесарий. – Нос вытирали, теперь и обувают…
- Не спорьте, барин, - ответил Верна, застегивая на нем сандалии. – Поберегите силы. Еще дойти до обеденной залы надо.
- Да уж дойду, - мотнул Кесарий остриженной головой.
Каллист молча подал ему руку, помогая подняться. Агап и Верна ловко поддержали Кесария с боков, и он стал посреди экуса, пошатывающийся, счастливый, держащийся за плечо друга. Верна заботливо одернул на Кесарии новый хитон из светлой льняной ткани, набросил на его плечи легкий шерстяной плащ и ловко застегнул фибулу.
- Пойдем, - решительно сказал названный сын Леэны, отстраняя раба и делая шаг, словно моряк на палубе корабля в хорошую ноябрьскую качку.
Но Агап и Каллист крепко держали его, и он смог сделать еще несколько шагов, несмотря на дрожь в ногах.
- Какое утро… красивое! – проговорил он, наконец, останавливаясь у занавеси в экус и переводя дыхание. – Давай постоим… полюбуемся, Каллист!
- Присядешь? – осторожно спросил его вифинец.
- Нет, зачем. Какой запах… мальвы цветут…у меня и раньше от них всегда голова кружилась, - стараясь казаться беспечным, продолжил Кесарий. – Пойдем! – оживился он, видя спешащую к ним Финарету. - Вот, до пруда дойдем…
До пруда они добрались довольно гладко, и Кесарий поспешно нагнулся над ровной поверхностью воды.
- Я же говорила вам, Александр врач, что это медное зеркало - уродское… то есть я хочу сказать, там все неправильно отражается. Гиппархия раз в него посмотрелась и полдня ревела, потому что решила, что она на Архедамию похожа. Хотя Архедамия вовсе не уродина, просто Гипархия говорит, что у нее зубы большие… а мне кажется, это все ерунда. А вы же видели Архедамию, ей плохо стало во время купания Митродора в Сангарии?
- Видел, - кивнул Кесарий, придирчиво изучая свое отражение, сквозь которое весело выныривали, резвясь, пестрые рыбки. – Волосы долго не отрастут, наверное…
- Ну похудел, похудел, да еще и остригли, конечно, изменился немного, - заторопил его Каллист. – Давай, вставай-ка, а то утопишься еще, Нарцисс!
- Я вам составлю особую припарку для волос, Александр врач, - говорила Финарета. – Хрисофемида мне рассказала. Ее старшую тетку замуж никто не брал долго, потому что волосы плохие были. И тогда ей посоветовали эту припарку. Тетка уже пять лет замужем, двойню родила. В Пифии живут.
Наконец, Кесарий с помощью Каллиста и Агапа добрались до обеденной залы. Их встретила Леэна в светло-серой столе.
- Вот здесь садись, сынок, - сказала она.
Она села радом с Кесарием и посадила рядом с собой Финарету. Девушка и Каллист оказались друг напротив друга.
- А вы говорили, ваш брат не знает латыни. Отчего? – спросила Финарета, когда все принялись за еду – горячие лепешки с маслом и сметаной.
Кесарий незаметно отодвинул от себя блюдо с яйцами и ответил ей, надкусывая очередную смокву:
- Григорий? Он говорит, что он - "фило-логос", любитель слова, и желал бы подальше держаться от судей и тронов, где справедливый и суровый римский закон говорит на варварском латинском языке.
Кесарий засмеялся.
- А вы его выучили, потому что хотели... - спросила Финарета и запнулась.
- ... пробраться поближе к судам и тронам? - закончил Кесарий за смутившуюся воспитанницу Леэны. - В-общем, так, да. Мы с Григой столько проспорили на этот счет, можно пару кодексов исписать. Он не хотел, чтобы я был при дворе. "Брат мой, это мне совсем не по вкусу!" Даже вспомнил, что он - старший, решил, что надавит первородством! - Кесарий снова рассмеялся – на этот раз грустно. - Боялся за меня, боялся, что Новый Рим меня развратит... Вот и последнее письмо написал такое странное, словно законченному отступнику...Впрочем, это однозначно по поручению отца и с его ведома...что ж другое-то письмо потихоньку не написал, странно, - Кесарий вздохнул.
- Отец ваш - суровый человек? Он епископ?
- Да. Бывший ипсистарий.
- Ипсистарий? - удивилась Леэна. - А я думала, их уже давно нет.
- Удивительно, матушка, что вы о них слышали. Есть они, есть… Сохранились у нас в каппадокийской деревенской глуши, - ответил Кесарий.
- Они тоже не никейцы? – решил блеснуть познаниями Каллист.
- То, что не никейцы, это однозначно. Они даже не христиане, - бессердечно заметил Кесарий.
- Язычники? – спросила с интересом спросила Финарета, не обращая внимания на Каллиста.
- Они огню поклоняются.
- Как персы!
- Ну да. И субботу чтут.
- Ой, как иудеи! – удивленно раскрыла зеленые глаза Финарета.
- Вот такая похлебка в голове у людей.
- А я думала, вы из христианской семьи, - сказала Финарета.
Каллист с отчаянием разбил яйцо и выпил его.
- Кушай, милый, - благосклонно кивнула ему Леэна. – Не слушай мою тараторку. Александр, тебе бы тоже очень полезно выпить парочку яиц.
На лице Кесария на мгновение появилась гримаса отвращения. Леэна покачала головой. Кесарий продолжал:
- Маму выдали замуж за отца, когда он был ипсистарием. А крестился он, когда мне было лет семь. Помню, мы еще с Григой должны были на ипсистарских радениях сидеть. Огонь горит, Второзаконие читают. Я там спать с открытыми глазами научился, а Грига – нет. Он, бывало, на плечо мне голову положит, и сопит - спит. Как-то во сне опрокинул подсвечник, одежда на нем загорелась, еле потушили – хорошо Николай, отцовский друг по Британскому легиону, недолго думая, на Григу вылил всю воду из священного какого-то там корыта. Ему потом из-за этого запретили приходить в собрания. А он, не будь дураком, взял и крестился.
Финарета залилась звонким смехом.
- Папаша тут мой призадумался, и сам крестился… Да, Горгонии повезло – ей ходить туда не надо было, девочку в вере матери воспитывали, повезло ей. А нас пытались ипсистарически воспитывать.
Леэна смотрела на Кесария и молча улыбалась.
- Самое смешное – я с самого начала твердо знал, что мы с Григой христиане. Просто так надо, что бы папа не огорчался… мягко говоря. Я-то и не помню даже, когда я о Христе впервые услыхал. Мне кажется, я всегда о Нем знал. Грига тоже так говорит... Помню, я Григу уговорил, когда мы в Неокесарии были, сходить в христианскую церковь. Нас няньки обыскались, маме боялись говорить, наконец, сказали, она в отчаянии побежала в церковь помолиться – а тут и мы, сидим у Распятия, хлеб едим. Угостили бабушки. Она нас – целовать, шлепать, снова целовать… Хорошо как было! Маленькие были еще, на женской половине жили.
Финарета смотрела на Кесария, не отрываясь, наматывая золотую прядь на средний и указательный пальцы.
- Ванна готова, барин, - сказал Агап. – Как хозяйка велела, так и сделал.
- Отлично! – обрадовался Кесарий, вылезая из-за стола.
- Осторожнее, дитя мое, - сказала Леэна.

+++
В ванной комнате было светло и солнечно, сотни зайчиков играли на полу и стенах, отражаясь от медных подсвечников, кушинов и зеркал. Кесарий сел на скамью, и продолжал начатый рассказ:
- У нашего отца вообще большая любовь к римским обычаям. Он в Британском легионе в молодости служил...Вот ты когда пуэрильную тогу на взрослую сменил?
Каллист попробовал воду рукой и велел Агапу влить в ванну содержимое кувшина. Темный отвар заструился в прозрачной воде и сильно запахло мятой. Он вспенил воду ребром ладони и, выпрямившись, ответил:
- Слушай, так я ее вообще практически не носил...у меня хитон был...глупости, тоже мне - тога пуэрильная. Ну, когда совершеннолетие было, в шестнадцать лет, дядя меня возил в Никомедию - вот только тогда и надевал, наверное, чтобы снять тут же. У меня ее не было - шить пришлось.
Кесарий с помощью Агапа уже снял свой новехонький хитон и забирался в ванну. Его ребра, ключицы, лопатки торчали как у подростка-раба.
- Вот, видишь, вы рядом со старой столицей жили. А мы в провинции. Отсюда все эти странности. Пуэрильные тоги сыновьям и прочее, - весело ответил Кесарий уже из ванны.
Каллист был рад, что друг с утра в хорошем настроении. Он сидел рядом с ванной на табурете, разговаривал с Кесарием о всякой чепухе, и периодически велел Агапу подливать горячую воду в мраморную ванну. Они ели оставшиеся с завтрака смоквы – Каллист не особенно их любил, но за компанию с Кесарием тоже съел пару штук, - и обсуждали, как долго следует находиться в ванне.
- В первый раз нельзя долго, - настаивал Каллист.
- А мне нравится, - возражал Кесарий, облокотившись на розовый мрамор и вдыхая остатки содержимого из кувшина.
Тем временем Верна расстилал одеяла на высокой мраморной скамье, покрывая их сверху белоснежной простыней и кладя подушки.
- Это еще для чего? – забеспокоился Кесарий. – Промывания не дам делать, я тебя предупредил уже!
- Барин, нужно делать все, что положено, - сурово ответил Верна.
- Не будет сегодня промываний, - успокоил Каллист каппадокийца.
- Их вообще никогда не будет! – заявил Кесарий. Каллист уклонился от ответа и сказал:
- Я тебе сделаю массаж. Настоящий, косский.
Кесарий недоверчиво склонил голову на бок.
- Все, заканчиваем принимать ванну, - заявил Каллист. – Агап, помоги Александру, да разотри его как следует.
Могучий Агап завернул Кесария в полосатое сирийское полотенце.
- Эх, Агапушка, - произнес печально Кесарий, расслабленный от горячей ванны. – Ты и вправду думаешь, что у меня рук-ног нет?
- Это я, барин, вижу, - ответил Агап, растирая сына хозяйки. – Только вам положено уж слушаться, раз прихворнули.
Каллист тем временем смешивал благовонные масла в глиняной плошке с рыжими вифинскими петухами.
- Послушай, - обратился к нему Кесарий, уже уложенный верным Агапом на одеяла и простыни. – Мне, правда, неудобно.. ну, массаж… это ведь обычно рабы делают! – он от волнения покусывал нижнюю губу.
- Мне неудобно, что ты будешь меня растирать… правда, Каллист! Это же все-таки…ну… не для свободных занятие…
- Уймись ты, наконец. Нас учили массажу на Косе. Настоящему, а не тому, который рабы в банях делают. Иатролиптика.(**)
- Но все равно…
- А кто рабов учить будет, если сам врач не будет знать приемы растирания и разминания? У нас все-таки техне, как и у горшечников и плотников. Руками работаем. Почему с иглой и ножом можно, а без них нельзя?
Каллист подвернул рукава хитона и зачерпнул в пригоршню свежий состав масел.
- Спасибо тебе, ты так со мной возишься, Каллист… А вас там и песням учили? Я слышал, что там песнями лечат, - поинтересовался Кесарий, укладываясь на живот и подтаскивая к себе подушку.
- Это же в асклепейоне, а я-то не в асклепейоне учился. Не на жреца. Но я знаю несколько гимнов.
Всяких целителя болей, Асклепия петь начинаю.
Сын Аполлона, рожден Коронидою он благородной,
Флегия царственной дщерью, на пышной Дотийской равнине,—
Радость великая смертных и злых облегчитель страданий.
Радуйся также и ты, о владыка! Молюсь тебе песней!
Каллист стоял посреди комнаты, сцепив перед собой руки, полные ароматного масла.
- Какой у тебя красивый голос! Почему ты не пел никогда, не могу понять… - проговорил Кесарий. – Хотя… я, кажется, понимаю…
Он не успел продолжить.
- Вы, барин, не пойте песен-то тут таких. У нас дом-то чай христианский.
На пороге вырос Верна, вытирая руки о фартук, надетый поверх туники.
- Это я попросил Каллиста, - повернул голову через плечо Кесарий.
- И вы хороши, молодой хозяин. А еще христианин.
Верна вышел из ванной комнаты, напевая себя под нос: «Моя Вифиния – дивный край…»
- Суров, суров, - заметил Кесарий, снова укладываясь на одеяла. – Крепкая закалка. А твой дядя правда теургии совершал?
- Совершал, - нехотя ответил Каллист, продолжая растирать руки маслом.
- И что, правда, статуи двигались?
Каллист махнул рукой и рассмеялся. Капли масла разлетелись по мрамору.
- Один раз пошевелилась. Мы с Диомидом палку с веревкой прикрепили и дергали. Дядя так и не узнал.
- Ха, Диомид и ты здорово время проводили! Жаль, что мы не вместе росли. Втроем напридумывали бы такого! – развеселился Кесарий.
- Мы еще в тазу со склона холма вниз съезжали. В аргонавтов играли.
- О, мы тоже с Григой и Саломом в аргонавтов играли! Горгония иногда вредничала, не хотела быть Медеей. Такое, бывало, сделает взрослое лицо и говорит: «Мне пора приданое пересмотреть, свадьба скоро!»
Кесарий расхохотался, потом посерьезнел.
- Неужели они все и вправду считают, что я стал эллином? – произнес он. – Какие странные письма написали, правда, Каллист?
- Странные, да, - кивнул тот. – Мне кажется, тебе надо поехать домой и разобраться.
- Домой? – ужаснулся Кесарий.
- Ненадолго. Выяснить, что и как, и вообще, показаться родным.
- В таком виде? Мама с ума сойдет, - покачал головой Кесарий.
- Ты же поправишься. Сейчас-то я и сам не позволю тебе ехать никуда.
- Ну, посмотрим.
Каллист подошел к мраморной скамье с Кесарием, провел по его спине ладонями – сначала несколько раз несильно, чтобы привыкла кожа, затем сильнее, втирая благовонное масло в исхудалое тело бывшего константинопольского архиатра.
- Все-таки ссылка – это неплохо, - сказал Кесарий, блаженно потягиваясь. – Вставать рано не надо, никаких дел срочных в сенате…вот еще и массаж…все тебя любят, все заботятся… А! Ты что?! Больно же!
- Надо фасцию размять.
- Нет, подожди, это не надо делать… Ты что?! Перестань! Каллист! Я не хочу так! Я не хочу фасцию – лучше просто растирай, как ты начал! Слышишь? Так, как начал, говорю! Больно же! Ты же сам сказал, что я тощий – а ты прямо по костям! Каллист! Сейчас ногой тебя лягну, клянусь! Ясно, что рабов такому учить нельзя – из милосердия хотя бы! Их любой хозяин убьет за такой массаж!
Кесарий со стонами уткнулся в подушку.
- Каллист! – снова начал он неожиданно сладким голосом. - Каллистион! Тебе же, наверное, так тяжелее делать! Устанешь! Давай завтра… или через пару дней… а сейчас просто – обычное растирание…
- Ты боишься щекотки? – поинтересовался Каллист.
- А вот и нет, - злорадно ответил больной. – Что, расстроился, мучитель?!
- А сейчас узнаем, - Каллист ухватился за его пятку.
- Агап! – простонал Кесарий. – Агапушка! Спаси!
- Полно вам ребячится, барин, - серьезно сказал раб. – Лечиться – так уж лечиться. А не научите меня этим растираниям, а, Каллист врач? Больно хорошо у вас получается. Всегда научиться этому искусству хотел.
- Научу, - ответил Каллист.
- Завтра же начнете. На Верне. У него поясница болит, Финарета сказала…Она тоже массажу научиться хочет, да! – сообщил страдалец, поднимая лицо от подушки.
- Леэна ее к тебе и на метание камня не подпустит, не мечтай! – заметил Каллист. – Агап, где мед разогретый?
- И к тебе тоже, - ответил Кесарий.- Зачем мед?
- Катаплазму сейчас сделаю, и будешь лежать. Мед хорошо твою черную желчь разгонит.
- При чем тут черная желчь… Но от меда онки должны расшевелиться.
- Расшевелим. Агап, помоги-ка!
Каллист умело и ловко завернул его в простынь, потом в одеяло.
- Я учился у Феодега иатролипта, - рассказывал он, - так он говорил, что правильная катаплазма после массажа – это самое главное.
- А как ты этот мед смывать с меня будешь? – с подозрением спросил Кесарий. – Или до утра мне липким быть?
- Опять ванну примешь. Конечно, не до утра. Это вредно.
Кесарий, замотанный в простынь, одеяло и полотенце, напоминал большую куколку. Агап уложил его поудобнее, и с видом человека, выполнившего свой долг, вынул пробку из ванны.
- Давно бы мог это сделать, - проворчал Каллист. – Пойди, поставь свежей воды согреться.
- А ты куда? – спросил Кесарий, ворочаясь в своих пеленах.
- Сейчас вернусь. Забыл отвар для второй ванны.
… Когда он пришел, Кесарий, насколько это было возможно в его положении, сидел в обнимку с Агапом.
- Агапушка, родной, - говорил он. – Спасибо тебе, благодетель!
- Да вы что, барин, - говорил смущенный Агап. – Я их убил да и все тут. Жалко, конечно, Божию тварь, но вас-то жальче.
Каллист заметил, что лицо Агапа странно изменилось – один глаз заплыл, а противоположная щека распухла и покраснела.
- А, явился! – закричал Кесарий. – Тиран и мучитель!
- Что с тобой? – остолбенел Каллист.
Агап и Кесарий были очень похожи – только у них, как у Диоскуров, заплыли противоположные глаза и распухли разные щеки. Агап прикладывал к глазу хозяина самодельную примочку.
- «Что со мной!» - передразнил вифинца больной. - Дверь надо закрывать, когда уходишь. Оставил на растерзание зверям меня, связанного и намазанного медом.
- Шмель-то в этом месяце злой, - понимающе закивал Агап.
- Вольную тебе дам, Агапушка, спаситель ты мой! – продолжил Кесарий.
- Ишь ты, - заметил Каллист, быстро готовя новую примочку из масла арники. – Прижился ты как здесь! Уже матушкиных рабов на свободу отпускаешь.
Кесарий на это захохотал, а вслед за ним рассмеялся и вифинец.


___
(*)Кесарий имеет в виду историю из жизни знаменитого киника Диогена Синопского, рассказанную у Диогена Лаэртского (О жизни, учениях и изречениях знаменитых философов. М.: "Мысль", 1986Пер. М.Л.Гаспарова. http://psylib.org.ua/books/diogenl/). Часто он объявлял во всеуслышание, что боги даровали людям легкую жизнь, а те омрачили ее, выдумывая медовые сласти, благовония и тому подобное. По той же причине он сказал человеку, которого обувал его раб: "Ты был бы вполне счастлив, если бы он заодно и нос тебе утирал; отруби же себе руки, тогда так оно и будет".

(**)Иатролиптика – искусство лечения с помощью мазей и растираний. Им занимался врач-иатролипт.
Предыдущее - http://www.proza.ru/2009/08/23/1017
Начало - http://www.proza.ru/2009/07/04/912