Мирра Лохвицкая
Дочь известного адвоката Александра Лохвицкого и сестра не менее известной писательницы Надежды Тэффи, она окончила Московский Александровский институт в 1888 году. Стихи начала писать, по ее признанию, «с тех пор, как научилась держать перо в руках, и еще ребенком распевала песни собственного сочинения», но серьезно занялась поэзией лет с пятнадцати. Впрочем, в ее семье все, начиная с прадеда, занимались сочинительством, зачастую скрывая это друг от друга. С детства писали стихи три сестры и брат Марии…

Стихи юной поэтессы заметил сын известного историка Всеволод Соловьев, который был частым гостем в доме Лохвицких. Он и помог Марии напечатать ее первые стихи.

Творчество Мирры Лохвицкой (такое литературное имя выбрала Мария) вызвало интерес у публики: сочетание юности и таланта всегда привлекало к себе всеобщие взоры. У нее появились первые поклонники…

Один из ее первых литературных знакомцев, Василий Иванович Немирович-Данченко, вспоминал о Марии Лохвицкой: «Это была сама непосредственность, свет, сиявший из тайников души и не нуждавшийся ни в каких призмах и экранах».

Ее дебют в русской поэзии был весьма скромен: всего два стихотворения, изданные отдельной брошюркой. Получив образование, поэтесса поселилась в Петербурге. После первой ее публикации в периодике (1889 г.) последовали многие другие – стихи оказались востребованными.
Через три года Мария Александровна вышла замуж за Е. Жибера, обрусевшего француза, довольно успешного архитектора. Молодая семья перебралась в Ярославль, где Жибер выполнял какой-то заказ. Брак оказался счастливым – такая редкость для поэтессы! Мария Александровна, погрузившись в домашние заботы и родив одного за другим пять детей, была всецело поглощена семьей. Жизнь в провинции нисколько не тяготила ее, но навсегда родным оставался, конечно, Петербург.

Писать стихи она никогда не переставала.

Я жрица тайных откровений,
Во тьме веков мне брезжит день.
В чудесной были воплощений,
В великой лестнице рождений
Я помню каждую ступень…


с мужем

Говорят, что стихи Лохвицкой всегда носили исповедальный характер, были наполнены биографическими реалиями. Правда, о вышеприведенных строках этого не скажешь… Первый сборник, вышедший в 1896-м и посвященный мужу, завоевал половинную Пушкинскую премию. Второй же, появившийся на свет Божий через два года, создавался на фоне нашумевшего в литературных кругах романа…

Константин Бальмонт ворвался в жизнь Мирры в начале марта 1898 года. Изнеженный, самовлюбленный поэт стал для Лохвицкой еще одним ребенком, которого могла утешить только она. Тема греховной, губительной страсти красной нитью проходила теперь через ее стихи.

Когда в тебе клеймят и женщину, и мать –
За миг, один лишь миг, украденный у счастья,
Безмолвствуя, храни покой бесстрастья, –
Умей молчать!
И если радостей короткой будет нить
И твой кумир тебя осудит скоро
На гнет тоски, и горя, и позора, –
Умей любить!

«Первая ее душа, всецело отразившаяся в первой книге ее стихов, ищет ясности, кротости, чистоты, исполнена сострадательной любви к людям и страха перед тем, что люди называют «злом», – писал о поэзии Лохвицкой Валерий Брюсов. – Вторая душа, пробудившаяся в Мирре Лохвицкой не без постороннего влияния, выразилась в ее втором сборнике, пафос которого – чувственная страсть, героический эгоизм, презрение к толпе».

В 1903 году на свет появился поэтический сборник под светоносным названием «Будем как солнце» – самая популярная и знаменитая книга Константина Бальмонта, сделавшая его первым поэтом среди модернистов. Стихи предварялись многообещающим посвящением – «Художнице вакхических видений, русской Сафо, знающей тайну колдовства» – и адресовались Мирре Лохвицкой.

Книга К. Бальмонта придала диалогу поэтов еще более скандальный характер в глазах той самой презренной толпы…

Если прихоти случайной
И мечтам преграды нет –
Розой бледной, розой чайной
Воплоти меня, поэт!

Так писала Мирра Лохвицкая. Ее чувство, ее стихи навряд ли казались Константину Дмитриевичу чем-то неординарным.

За то, что нет благословения
Для нашей сказки – от людей, –
За то, что ищем мы забвения
Не в блеске принятых страстей… –
За новый облик сладострастия, –
Душой безумной и слепой
Я проклял все – во имя счастия,
Во имя гибели с тобой, –

писал Константин Бальмонт. Но, как всегда в его творчестве, красивые слова остались только словами: совместной гибели не получилось. Впрочем, и слава Богу…

Мария Александровна продолжала жить под одной крышей с мужем, Бальмонт – со своей второй женой Екатериной Андреевой. Он первым не выдержал косых взглядов окружающих и бежал из Петербурга. Лохвицкая тяжело переживала разлуку с любимым человеком…

Я хочу умереть молодой,
Не любя, не грустя ни о ком:
Золотой закатиться звездой,
Облететь не увядшим цветком…

Иван Бунин, хорошо знавший в эти годы Марию Александровну, отмечал в своих воспоминаниях несоответствие шумной славы поэтессы ее реальной судьбе: «Воспевала она любовь, страсть, и все поэтому воображали ее себе чуть ли не вакханкой, совсем не подозревая, что она, при всей своей молодости, уже давно замужем… что она мать нескольких детей, большая домоседка, по-восточному ленива, часто даже гостей принимает, лежа на софе и в капоте, и никогда не говорит с ними с поэтической томностью, а напротив, болтает очень здраво, просто, с большим остроумием, наблюдательностью и чудесной насмешливостью…»


с сыном Евгением

Видимо, все перечисленные «недостатки», несомненно обернувшиеся достоинствами, были у Лохвицких в роду…

Пожелание Мирры Лохвицкой, высказанное в стихах («я хочу умереть молодой»), исполнилось: она ушла из жизни в 1905 году, подкошенная чахоткой. Пятый ее сборник, вышедший за год до смерти, был удостоен Пушкинской премии. Посмертно, уже в 1908 году, издали еще одну книгу поэтессы с говорящим названием «Перед закатом».

Но звук, из трепета рожденный,
Скользнет в шуршанье камыша –
И дрогнет лебедь пробужденный,
Моя бессмертная душа.


с сыном Владимиром

«Внимание читателя, – писал Валерий Брюсов, – всегда будет волновать и увлекать внутренняя драма души Лохвицкой, запечатленная во всей ее полноте».

Своим кумиром считал ее Игорь Северянин, посвятивший в 1926 году стихотворение памяти Мирры Лохвицкой.

Цвет опадает яблони венчальной.
В гробу стеклянном спящую несут.
Как мало было пробыто минут
Здесь, на земле прекрасной и печальной!


с сыном Измаилом

Константин Бальмонт намного пережил Марию Александровну и еще не раз искал забвенья «в блеске принятых страстей». Но ее гибель оставила в его душе глубокий след – не зря на кончину Лохвицкой он откликнулся четверостишием, наполненным непритворными горечью и болью, столь непривычными для вычурной поэзии этого эстета:

О, какая тоска, что в предсмертной тиши
Я не слышал дыханья певучей души,
Что я не был с тобой, что я не был с тобой,
Что одна ты ушла в океан голубой.

Свою дочь от Елены Константиновны Цветковской – последней его, верной спутницы жизни, – поэт назвал Миррой…

Текст Е. Н. Обойминой и О. В. Татьковой
источник