<?xml:namespace prefix = o ns = "urn:schemas-microsoft-com:office:office" /> 

Сколько себя помню, я всегда много пил и курил, но никогда не считал себя алкоголиком. Пытался расширить сознание мескалином и лсд и приблизиться к богу — не вышло. Занимался сексом с мужчинами, женщинами, подростками и пожилыми людьми. Один раз даже снялся в гей-порно. Писал богохульные рассказы, из-за которых моя бабушка до сих пор считает меня больным. Сквернословил. Нырял на социально дно: к бомжам и проституткам, наркоманам, выпивохам и непризнанным гениям. Слушал сектантов и сатанистов внимательно и с интересом, читал оккультные книги и брошюры сайентологов, изучал совсем не тупые американские комиксы и довольно заумные опусы православных философов. Меня всегда тянуло к загадочному и тайному, предательски запретному, возвышенно элитарному и бунтарски революционному, и не меньше - к мистическому и религиозному, массовому и тотальному.

И я думаю, что я — битник.

На всякий случай замечу, что битник не имеет ничего общего с битломаном.

Битник - это представитель или последователь бит-поколения, а бит-поколение - группа американских деятелей искусства (в основном, писателей и поэтов) конца 50-х начала 60-х годов XX века, и все те, кто так или иначе себя с ним ассоциирует.

Один из видных битников, Джек Керуак, в одном из интервью говорит, что слово «битник» произошло от советского «спутник»: «Это было поколение идеалистов, юных американцев, отстаивающих свою независимость и ходивших с видом советских шпионов...». Современный российский битник ходит с видом агента британской разведки, а ночью с трепетом читает и перечитывает открытые письма Бориса Березовского россиянам.

Тем временем, Ваш покорный слуга, кое-как ходил в университет: скучные лекции манкировал, на интересных - что-то неразборчиво рисовал толстым, плохо заточенным карандашом, на политических – горячо и отчаянно спорил. Одним из трех предметов, которые я посещал регулярно, был английский язык, но группа была очень слабая, и ходил я туда исключительно ради дешевого выпендрежа: читал нараспев сонеты Шекспира, рассказывал о своих любовниках, поднимал неоднозначные темы - гей-браков, контрацепции, менструации и адюльтера. Тогда я мнил себя среднестатистическим раздолбаем и провокатором, и не догадывался, что вполне соответствую распространенному стереотипу – изможденного, бледного, наглого, провокационного и острого на язык битника.

Несмотря на мой навязчивый выпендреж, мне дали задание подготовить перевод и пересказ с английского художественного текста на выбор. Книг на английском у меня не было, и я взял одну с папиной полки: William S. Burroughs – Nova Express. Открыл… и поплыл. Возникло такое чувство, будто я сильно обкурен, а бок о бок со мной плывут какие-то ученые фрики в пропахших нафталином париках, панки с разноцветными ирокезами, совокупляющиеся байкеры, бородатые девочки и восковые фигуры гермафродитов. Но, разумеется, это только первое впечатление, потом я нащупал определенный сюжет: глобальные корпорации, рулящие планетой и насквозь продажные правительства стран и планет усыпляют души и сознания людей с помощью специальных наркотиков и лекарств, а люди, как это часто бывает, слепо верят в государственную пропаганду, и не замечают обман и подмену реального на иллюзорное. Но находятся смельчаки, противостоящие массовому оглуплению:

Хасан Ай Саббах: Слушайте мои последние слова, где бы вы ни были. Слушайте мои последние слова в каждом из миров. Слушайте вы, министерства, синдикаты, правительства земли.  И  вы,  силы,  стоящие  за  всевозможными  грязными  делишками,  что обстряпываются в неизвестно каких сортирах, дабы вам  могло достаться чужое

добро. Дабы можно было навсегда продать землю из-под еще не рожденных ног...

     — Они не должны нас видеть. Не говорите им, чем мы занимаемся...

     И это слова всемогущих министерств и синдикатов земли?

     — Не дай Бог, они узнают секрет Кока-колы...

     — И о Раковой Сделке с жителями Венеры...

<…> «Не слушайте Хасана ай Саббаха, — скажут они вам. — Он хочет отобрать у

вас  тело  и  все  телесные  удовольствия.  Слушайте нас.  Мы  правим  Садом

Наслаждений,  Бессмертием, Космическим Сознанием,  Лучшими Из  Наркотических

Забав.  И любовью  любовью любовью в помойных ведрах. Как вам это  нравится,

ребята? Лучше,  чем Хасан ай Саббах с его холодным, обветренным, бестелесным

камнем? Верно?»

     Рискуя  немедленно   оказаться   самым   непопулярным  персонажем  всей

беллетристики - а история и есть беллетристика, -я должен заявить следующее:

     «Соберите воедино всю структуру  новостей... Узнав структуру, выясните,

кто  исполнитель...  Кто  монополизировал  Бессмертие?  Кто  монополизировал

Космическое Сознание? Кто  монополизировал Любовь,  Секс  и Сновидение?  Кто

монополизировал Жизнь, Время и Счастье?»

Интересно, что в этом романе впервые было использовано словосочетание «хэви-метал», которое вскоре стало общеупотребимым. Битникам это свойственно - использовать сленг, придумывать новые слова и кастрировать старые, и многие языковые находки битников до сих пор актуальны. Например, технику «cut-up», которую Берроуз использовал во многих своих романах, сегодня используют почти все диджеи. Обычно Берроуз брал тетрадь, расчерчивал ее на три колонки, и в одну записывал какие-то фактические наблюдения, обрывки фраз, в другую — свои мысли, а в третью – цитаты из читаемых книг. Потом перемешивал. Уильям писал об изобретенной технике письма: «Человек читает газету, и его взгляд скользит по колонке в разумной аристотелевской манере — мысль за мыслью, фраза за фразой. Но подсознательно он читает и колонки, расположенные по бокам, а также осознает присутствие сидящего рядом попутчика. Вот вам и нарезка»

Вскоре после сдачи пересказа, я снова полез на папину полку, и нашел там Naked Lunch, в русском варианте – Обед нагишом или Голый завтрак. Роман с не менее путаным, сложным, но и не менее захватывающим сюжетом, по которому канадский кинорежиссер Дэвид Кроненберг («Муха», «Видеодром»), снял одноименный фильм.

Параллельно, на одной из скучнейших лекций, я читаю биографию Уильяма, чтобы понять, какое место она занимает, и занимает ли, в его творчестве.

Прекрасное образование в Гарварде и бесконечные путешествия по Европе не спасают его от пристрастия к морфию, а его молодая жена долгое время принимает бензедрин, параллельно вынашивая сына. Спустя некоторое время они эмигрируют в Мексику, где Уильям, играя в Вильгельма Телля, случайно убивает свою жену: «Я вынужден с ужасом признать, что если бы не смерть Джоан, я никогда не стал бы писателем, вынужден осознать, до какой степени это событие послужило причиной моего писательства и сформировало его. Я живу с постоянной угрозой одержимости духом, с постоянной необходимостью избежать его, избежать Контроля. Так смерть Джоан связала меня с захватчиком, с Мерзким Духом и подвела меня к той пожизненной борьбе, из которой у меня нет другого выхода — только писать.»

И тут в биографии я обнаруживаю прообразы сюжета Голого завтрака: там главный герой, дезинсектор, способный к письму, тоже играет в Вильгельма Телля, стреляет в яблоко на голове жены - а попадает в лоб. Пытается забыться - нюхает порошок, которым травит насекомых - и превращается в секретного агента Интерзоны, мистической корпорации, в которой выгодно быть геем или хотя бы им притворяться. Каждый день он отбивает какие-то отчеты на печатных машинках -  печатных машинках, время от времени оживающих и обретающих вид насекомых: они похотливы и получают сексуальное удовольствие, когда кто-то на них печатает или пудрит их «губы» тем самым порошком, которым главный герой некогда травил тараканов и мух.

Печатные машинки ревнуют и удовлетворяют хозяев, ненавидят друг друга и, наоборот, любят. Одни женщины на базаре торгуют черной смолой и гашишевым вареньем, в то время как другие сосут молоко из длинных щупалец странного существа.

Многие битники эксперементировали с психоделиками, кто-то увлекался всерьез, кто-то ограничивался единичным опытом. Кто-то любил подраться, кто-то – нет.  Уильям Берроуз, помимо прочего, имел гомосексуальные связи, а один из первых его романов так и называется – «Queer», что в то время было грубее, чем «Педик». А свой героиновый опыт Уильям описал в романе «Junkie» — «Героинщик». Оба романа относят к раннему периоду творчества, и оба написаны в духе репортажа, незамысловатым, легко читаемым стилем.

Уильям Берроуз представляется мне битником, сумевшим максимально уклониться от типичного для бит-поколения, уйти в свой куда более темный, но при этом и более самостоятельный мир, и в рамках литературы – преодолеть бит-поколение, расширить границы его мифологии и метафизики, «сказать свое», и в чем-то перерасти его. При этом — вот парадокс — портрет типичного битника рисуют именно с него.

Так я познакомился с Уильямом Берроузом, безумным фантастом, но и не фантастом вовсе, а ярким социальным, культурным и духовным критиком, маскирующимся под неоднозначный дешевый фикшн и безумный трэш.

Битники, кстати, выгодно отличаются от простых асоциальных персон, ведь помимо употребления наркоты и экспериментов с нормой, они учились и преподавали в лучших вузах страны, занимались серьезным творчеством, создавали культурное пространство и саму американскую культуру, которая почти целиком, в отличие от русской культуры, основана на критике самой себя, ее нехватки, критике Америки, капитализма, буржуазии, царящей безвкусицы и презрении к среднему, посредственному американцу, со всей его ханжеской моралью и двойными стандартами. Именно поэтому, как мне кажется, американская культура так сильна и распространена во всем мире, в то время как русская чуть не задохнулась в вынужденной резервации совка, а сейчас еле-еле задышала благодаря прививкам образовавшихся субкультур (гей-культуры, нарко-культуры, политической культуры) и открытым в 90-х необратимо широким международным культурным шлюзам.