| Подорожное |
[16 Aug 2002|02:46pm] |
Последствия лучевой болезни: пространства расходятся пучками улиц, в разные стороны, именно поэтому в городе нет и не может быть единого центра. Точно также, по такому же принципу строено и метро –точная подземная копия изжеванного, искривленного пространства. Улицы растекаются, утыкаются друг в дружку, каменные волнорезы, создавая мощные перепады и, будто бы, этажи.
Я ещё не сказал о воде, которая постоянно, чистыми (чистыми) потоками струится по краю троттуара, как в каком-нибудь таджикском арыке. Но в Таджикистане нет такого количества мокрой бумаги. Мусор – важная часть парижской улицы, и здесь, в Париже, мусор какой-то особый. Во-первых, мокрый цвортс, во-вторых, чистый, редкий и разнообразный, без нашего исконного избытка пластика. Отдельно умиляют даты, выбитые на асфальте, день-месяц-год, когда был проложен или отремонтирован тот или иной участок: отдельная городская история.
На Рю де Бак я нашел парижское отделение галереи Мегт, моей самой любимой частной коллекции, имеющей отделения в разных мировых городах и «виллу богатого коллекционера» в Сан-Поль-де-Вансе (строил её тот же самый Серт, что и «Фонд Хуана Миро» в Барселоне, и это два комплекса вполне сопоставимые друг с другом), главный очаг распространения классического модернизма –Калдера, Убака, Джакометти. Однако сегодня галерея Мегт оказалась закрытой – в Париже какой-то праздник, почти все заведения не работают, целые улицы вымерли, замерли, как у де Кирико. Закрытым оказался и музей Майоля (он же фонд Дины Верни), возле которого мы забили с Курицыным стрелку. Но это, типа, правильно, потому что отныне мы противимся культурным завалам всеми возможными способами – в основном, кофейными посиделками и долгими прогулками по траве. Вчера и сегодня пробовали блюда с экзотическими названиями, вчера нам принесли маринованную грушу, фаршированную заплесневелым сыром, а сегодня мне выпал луковый суп с гренками и сыром, который есть трудно, потому что вязкий сыр плохо откусывается от ложки.
(Обычно-то Дима ест жареную говядну с картошкой фри и цыклопичческой кружкой апельсинового сока; и так по два раза в день – комментарий Курицына)
Так что никаких музеев и выставочных залов, сам себе удивляюсь: происходит перестройка организма. Сейчас мы едем в скором поезде до Бордо и у меня закладывает уши. Только что мы вылезли из тоннеля. Едем в курящем вагоне: в другие вагоны билетов уже не было: так как август, так как праздник. На прощание ещё раз прошёлся по Ренне, самой своей любимой улице, ещё с прошлого раза, между прочим, когда я bздесь, одной дефчонке кофточку покупал, зашёл во Фнак, поднялся в отдел, где про искусство и нашёл целую полоку альбомов Балтуса. Нго все они были или излишне монументальны или не подходили мне по составу. Я огорчился, но виду не подал. Потому что у меня было ещё одно место в фиолетовом загашнике – маленький книжный магазинчик в самом начале Монпарнасского бульвара, куда в прошлом году мы попали по ошибке цворст, типа как на соседнюю улицу, когла искали Ренне и прямой проход на Сен-Жемен-де-Пре. Именно там я и купил себе ежедневный календарь с картинами Моне, да-да, тот самый, на каждый день. И я свернул на этот бульвар, календарей на следующий год не было, но я нашёл чудный альбом Балтуса, с фотографиями и картинами. Ещё долго мылился вокруг книжки с фотографиями Жоверни – сада, где Клод Моне рисовал свои кувшинки, но там было много ботанических снимков кустов роз и очень мало картин. И я не купил: тащить тяжело.
Так что нереализованным остался только один фетил – альбома фотографий Джойс Теннисон я так нигде и не нашёл. Одна надежда на Берлин.
А в главном экзистенциалиском кафе, куда я зашёл в туалет, не оказалось жидкого мыла: ритуал оказался неисполненным. Зато когда я доставал сумку из багажной секции, пароль, который мне предлагала кватанция не сработал, и заверещала сирена. Прибежал служащий и помог мне извлечь все мои
достояния. И теперь мы стоим на каком-то большом вокзале и в вагон заходят какие-то люди с рюкзаками.Все вокруг истошно курят, из-за этого в сплоне полумгла. Я уже сходил в кафе и съел свой ритуальный кекс, так что заняться больше нечем.
Вчера, после того, как мы залезли на Миттерановскую арку, попав на Елисейские поля (очень смешной памятник Жоржу Помпиду, спрятанный в углу парка – совершенно советский чиновник в костюме и галстуке, чуть больше человеческого роста) мы зашли в мегамагазин «Вирджин». Там я купил музыку к фильму «Под покровом небес» и двухтомное издание опусов Иглесиаса, его музыку не только к Альмадовру, но и к Медему. Слава купил пластинку к «Поговори с ней», которую я видел уже в Москве и даже дешевле.
А во Фнаке, где грендиозный книжный магазин – на весь третий этаж – меня просто потряс целый стеллаж сочинений Пола Остера (к нашему с тобой спору, фоска, читают ли французы Остера), работающего просто как целая фабрика текстов, пластинок и кассет.
А на Миттерановской арке дул ветер, в выставочном зале висели какие-то глупые картины и фотовыставка, посвящённая разбору руин в сентябрском Нью-Йорке прошлого года. Края отгорожены проволокой, так что видно плохо. Мы, как могли (с помощью бинокля тоже) пытались разглядеть крёстный ход трёх арок, но дальше Триумфальной арти так ничто и не проглядывалось. «И тут наебали» - сказал Курицын и отказался фотографироваться на фоне достопримечательностей.
Обратно решили ехать на городском автобусе: под Дефанс есть гигантский вокзал и у каждого маршрута автобуса имеется свой специальный выход – как в аэропорту. Пока стояли, ждали своего, 73-го, (сейчас мы заехали в тоннель и у меня активно закладывает уши) смотрели на карту. Вокруг Дефанс накидано возле десятка небольших кладбищ, одно из них начинается сразу же с другой стороны арки, и странно обозревается, когда ты сверху – в видет каких-то римских террас. А потом и больше: количество кладбищ в Париже подкрадывается к двум десяткам.
Это я к тому, что именно кладбища стали доминантой этих двух парижских недель –от мощей Марии Магдалины до чёрной мессы возле Джима Моррисона. Так мы и боремся и излишками культурной информации – захораниваем её в памяти. Только фотографировать перестать осталось. По просьбе жителя Москвы Новичкова Виктора Давидовича, передаю некоторые цены. Булка хлеба – шесть евро. Литр бензина – чуть больше одного евро. Два батончика шоколадки «Лео», купленной на станции метро «Площадь Италии» - два тугрика.Четыре пачки неправильной жевательной резинки «Голливуд» с фруктовым вкусом (правильной я так и не нашёл) стоит столько же. Билеты в музеи стоят от пяти (Мормоттан, Картье) до десяти (Бобур) рубликов. Канет (десять билетиков на метро) около семи. В «Макдональде» не был, не знаю. Кино под открытым небом показывали бесплатно.
Конечно, самое интересное в городе, это за людьми наблюдать. Сначала я это понял в музеях, а потом решил, что для того, чтобы за людьми наблюдать, необязательно в музей ходить. Вот Слава говорит, что в музеях оно просто удобнее, легетимнее, что ли. Значит, наблюдать за людьми в метро тоже, вроде бы как, входит в законы жанра: проявляешь бдительность, по сторонам глазеешь, боишься станцию свою пропустить. Вот и люди в вагоне тоже на тебя смотрят: не зря ли ты тут место занимаешь.Многие – в шортах: очень жарко. А ещё заходят всякие бродячие проповедники и музыканты с очень громкой музыкой. Поезда на толстом слое резины тормозят с криками встревоженных чаек, очень трудно перешуаметь. А у этих, с электронными чудесами, получается. Другой импровизированный ансамбль играл что-то очень русское, я даже хотел монетку подать соотечественникам, но случилась моя станция пересадки.
Снова прошел по набережной по направлению к Д Орсе и снова, как в ноябре, мешлькнула в одной из арок соседних домов сталактита Дюбюффе. Для интересующихся говорю точный адрес: соседнее с Д Орсе здание со стороны Лувра, а не Большого Дворца.
Я решил, что это хороший знак. И, в самом деле, на поезд мы не опоздали. Смотровых площадок в Париже несколько: на Эфелевой башне, на Гранд Арке в Дефансе, на Монмартском холме, но самая лучшая и непосредственная (аж дух захватывает из-за отсутствия посредников) на верхнем этаже Бобура, где Париж обрамлен хайтеком и живыми розами в ресторане. Ну и Миро, Эрнст и Калдер для окончательного окультуривания окружающей ойкумены.
Поезд едет так быстро, что я даже не смог прочитать название толькочто промелькнувшего города, глянул в окно – снова кладбище, ровными, разбегающимися в стороны, рядами – серые камни, цвета парижских улиц, дома, но без мансард и крестов. Полное ощущение, что мы летим на самолёте: гудят моторы, вагон потряхивает, сейчас стюардесса начнёт разносить минеральную воду.
|
|