Вторая симфония Шостаковича (1927) |
[11 Dec 2002|03:35pm] |
Вторая самая маленькая – всего две части и длится 21 минуту. Слова Александра Безыменского, опять же таки. Из густого варева, из зудящего и имманентного Соляриса (как оркестр настраивают, только чуть гуще) возникает тихая труба, потом вторая, так они и шагают по ступенькам вверх-вниз, расходясь или совпадая друг с другом. Я хорошо вижу эти лестницы, даже перила, хотя, прежде чем начинается активная музыка (шершавое марево становится дырявым) дым движения, смог застилают почти всё. Проявление полноты звучания совпадает с моментом сотворения мира, выпиленного виолончелями и струнной группой. Смычки борются с героическими интонациями, с фирменной композиторской ехидцей (во второй она заменена той самой лесенкой, см. Выше), которая, по всей видимости, есть фиксация на человеческом. Очень уж мал человек, мал и случаен – на фоне густых симфонических простыней, означающих космические пространства и мерцающую за горизонтом восприятия вечность. Шум и активность возрастают к финалу первой части, мутируя в социально-политическую определённость (партийность закрепляется симметричностью звучания однотипных инструментов, спаянных в едином порыве, как деревня и город, как рабочие и крестьяне, как блок партийных и беспартийных). Никакого апофеоза, но трудная, с кровавыми мазолями (в них главное не кровь, но лимфа духовых) работа. Блуд труда, выдыхающийся в тоскливое нытьё валторн. Сквозь них, как сквозь асфальт, как сквозь снег, пробивается подобие некой индивидуальности. Все затихает в предувствии возможной гармонии. И тут начинают петь. Безыменского. Бездомного. Бездонного. Соляные столбы, вырастающие на раз. Мужской хор. Нахер. На одном дыхании: на последнем. Потом женский добавляется, сходится-расходится, как по лесенкам в присутственном помещении; сбоку – межумочные скрипицы, духовицы, половицы, ёлочная спесь. Вопиющее расхождение с неопределённостью начала и духовидческими началами первой части: голосовая телесность, плотная, потная как фотография физкультурников-демонстрантов, выплывшая из чёрно-белых тридцатых. Но слушается на одном дыхании. Я всё время никак не мог понять, почему не могу слушать вокальные циклы Малера. А просто природа (порода) иная, реалии другой культуры. А тут мне, воспитанному на меди гимна Советского Союза, всё очень даже с маслицем ложится. Выходит как эскиз – гимна или герба, неканонический, не утверждённый, из государственных архивов, колосится по бокам перезвонами, спеленывается в толстые косы где-то в центре. Хотя слов всё равно не разобрать.
|
|