| [ |
mood |
| |
зуб откололся |
] |
| [ |
music |
| |
Herbert "Scale" |
] |
Дело в том, что Нодельма выросла и пошла в школу. Она ходила на похороны Юшенкова и Старовойтовой, но я уже не знаю, ходила ли она на похороны Политковской. Мария Игоревна, старая актриса из "Ангелов", напротив, сильно сдала. Она по-прежнему живёт одна, у неё никого нет, от чего увядание становится необратимым. Когда тоска по тактильности становится невыносимой, Мария Игоревна идёт в дешёвую парикмахерскую, недавно открышуюся неподалёку. Там она смиренно дожидается своей очереди, среди таких же одиноких и запущенных дам выше среднего с жидкими, крашенными волосами. Потом она идёт к молодому мастеру кавказского происхождения, который трогает её волосы, тактично сдвигает голову Марии Игоревны то влево, то вправо и старая актриса стесняется смотреть на мастера в зеркало. Грудь терзают смутные чувства, ей хочется выкрикнуть, что она понимает, как же ему тяжело жить в ситуации миграционного кризиса, но она привычно сдерживает чувства и, когда весь набор процедур оказывается исчерпанным, идёт платить в кассу мизерную сумму, которая не наносит ведь никакого ущерба её скудной пенсии. В театре она давно уже не играет, только числится в труппе, её потертый временем портрет всё ещё висит возле входа на левую сторону бель-этажа, но.
Так странно сталкиваться со своими персонажами уже после того, как текст закончен и книжки отправлены до востребования в тихий океан. Волны шумят у затылка, шум мерного движения волн обтекает ушную раковину, там снова происходит завязь какой-то новой жизни.
Вот, скажем, долька лимона очень хорошо идёт в стакане с колой, но в пепси кажется чужеродной. В коке она аутентичнее. Возможно потому, что первый раз долька лимона оказалась в бокале с кокой, а в пепси, которая, на самом деле, лучше (мягче, слаще) она не канает. Казалось бы, какая разница? Минимальная, ан нет, плачет, что твоя Гекуба и что по твоей Гекубе. Раньше, года четыре назад, подобные записи я называл "Луковые пирожки" (где-то в складках календаря они ещё хранятся, ещё пахнут твоими сосками). Сколько раз за это время земля перевернулась через себя? Цирк зажигает огни, батареи в этот солнечный день (солнце теряет рассеянный свет как если он пропущен сквозь готические витражи) еле тёплые - именно таким, вероятно и нужно пить ежевичное вино - при комнатной температуре комнатной же температуры.
Парень в метро слушал хороший джаз. В наушниках, но громко. Так, чтобы слышали окружающие. Его исключительность. Его пёрло. Если бы не это напускное самодовольство, то в воздухе вагона могло бы разреженно запахнуть кортасаром, но парня пёрло и кортасаром не запахло. Обычное такое метро. Обычная такая усталость. Пришлось опустить глаза в аську, чтобы не слышать тенор-сексафон, выйти на несколько остановок раньше. За последние сутки меня добавило во френды больше трех десятков человек. Странная такая бифуркация, ничего не делал для этого, всё как всегда: признаюсь, я жил... Кто-то из вновь прибывших обвнил в эксбиционизме, кто-то в снобизме. Пришла и говорю как выпавшему снегу, ага. Из-за чего пришлось снова задуматься про природу ЖЖ. Давно не задумывался. Вот ведь что: жанр дневника всегда предполагал интимность. Даже если и носил общественный какой-то характер, но, тем не менее, становился известен только после смерти автора. Теперь иное, теперь не так. Вот ты ведёшь себе дневничок, вполне ведь личный, как частное лицо, но позволяешь его читать другим частным лицам. Вот Воденников у подавляющего числа своих записей отключает опцию "комменты". А мне такое действие кажется избыточным - если уж ты пошёл на поводу у этой, вот у такой игры, значит нужно доводить до конца. Играть по правилам. Быть аутентичным как долька лимона. В коке.
Значит ли это, что мы стали мертвее (если при жизни допущены или допускаем?)? Чем дальше, тем сильнее убеждаешься, что ничего не меняется. Во глубине сибирских руд - ничего не меняется, тектонические сдвиги обволакиваются тиной. Приватность стала существеннее, жёстче. Суше. Или исчезла совсем. Или затерялась в складках вместе с запахом луковых пирожков. Вот почему можно. На миру и смерть красна. Ну какие декларации и манифесты, о чём вы? Быть бы живу. Свободно думать на оголённом кусочке нечейной земли, который через мгновение после обнародования становится чейным. Общее входит в твоё приватное клином - там городской бор входит клином в центр моего родного Чердачинска. Оттого более уже не чувствуешь вопиющее собственной обездоленности, только лишь транжиришь её - потраву собственных слов, мыслеформ, образов, множишь складки, зачем-то, зачем, но уже нельзя иначе - состав крови изменился и стал таким густым и похожим на натуральный гранатовый сок.
Вязнешь в прошлом, из которого выбираешься время от времени на поверхность, глотнуть воздуха. Вот, скажем, армия, закончившаяся, что ли, лет назад. Из-за всего этого мне вдруг сегодня приснился однополчанин Витька Киприянов, которого я не успел вспомнить накануне. Русский немец, живущий в Киргизии, он пропал из моего поля зрения сразу же после дембеля. Ещё в СА он мечтал переехать в Германию. Во мне Витька рассказал мне, что очень хорошо устроился в Дрездене и регулярно ходит смотреть на мадонну Рафаэля. Но почему именно в Дрездене я понял, когда проснулся. Знал ли я об этом (про Дрезден) раньше, ещё до того как уснул? Не даёт ответа и никогда не даст, потому что уже и не вспомню. Для того, чтобы помнить, нужно же записать. Точнее, записать нужно для того, чтобы забыть. Об этом ещё древние греки знали.
Зашёл в "Новый мир" за гонораром за "Шостаковича" и, разумеется, столкнулся с Роднянской. Всегда с ней сталкиваешься, точно она специально караулит тебя в коридоре. Потом заехал за гонораром в галерею Гельмана и в магазин "Фриланстер" (Ира, бутылка ежевичного вина получена, пасиб) за бутылкой ежевичного вина, присланного из Сербии. Воспринимается как гонорар. Отработаю. В "Пурпурном легионе", до которого прогулялся под воздействием перформенса в галерее, прибрахлил зараннее прислушанную пластиночку (см. карриент муз) с приятной белой кожей. Аня, тебе, вероятно, будет интересно узнать, что Глеб женится. "Взгляд" таки выжили с дебаркадера (воды так до сих пор и не дали) и редакция перебирается на Воробьёвы Горы. Жаль, что не прямо на станцию, после баржи было бы логично. В моём отделе сегодня идёт главы из книги Ляли Костюкович "Еда. Итальянское счастье" и эссе Умберто Эко, посвящённое лялиной книге: http://vz.ru/culture/2006/10/11/52324.html. Фрагмент (именно фрагмент, а не кусок, ибо "фрагмент" тут же тянет за собой "фриз", а зубы напоминают мне фидиевские фризы) зуба откололся, под салат с рукколой, что особенно обидно. Сам себя сглазил, уже давно замечаю, что нужно быть осторожнее со словами, вот на днях говорил Роману, что не лечил зубы с третьего, что ли, класса, и вот, на тебе. Молчи, скрывайся и таи все чувства и слова свои. Даже в условиях ограниченной ответственности сетевого дневника. Угу, скрываюсь и таюсь.
И на финал - рубрика "по следам наших публикаций". Пару месяцев назад я написал колонку про телеканал "СТС", которая начиналась словами о том, что нравится мне этот телеканал, несмотря на странную привязанность к слову "легендарный": http://vz.ru/columns/2006/6/14/37193.html, что выглядело особенно нелепо, применительно к шоу "Самый умный". Не прошло и полгода как втыкаю я вчера СТС, там показывают легендарное шоу "Самый умный", но уже без этой нелепой приставки. ПустячОк, а зачОт. Чудеса ещё случаются.
Да. Для того, чтобы квашенная капуста получилась мягкой и сочной, её нужно тушить с небольшим количеством воды или мясного бульона в течениях двух - двух с половиной часов, помешивая шумовкой, с добавлением томатной пасты, сахара и пряностей. Отчего-то важно запомнить, что октябрь в этом году выдался сухим и мягким, сентябрь был солнечным и свободным, как если октябрь уже закончился или заканчивается, как если сентябрь вообще когда-нибудь был.
|