| [ |
mood |
| |
носики-курносики сопят |
] |
| [ |
music |
| |
"Прощальная гастроль" по Первому |
] |
Дело в том, что в этой комнате всегда новый год, ну, точнее, ощущение как от нового года или, как минимум, рождества. Рождества не как Христова, но как праздника, культурной институции-единицы. Каждый раз захожу и не могу понять-сформулировать. Поймал, когда лежал в жару и в жаре (температура и горячие батареи), когда болел последние пару дней и заезжал пару раз за последние пару дней - в эту комнату в коммуналке. Сталинский дом, большие потолки, в комнате два балкона. Очень сильно топят, из-за чего здесь не воздух, но бальзам разлит (рОзлит). Плюс тусклое освещение - люстра так высоко, что свет медленно струится вниз, тускнея по дороге. Из-за полусвета и теплоты кажется, что в комнате пыльно, что пыль сгущается до карамельной патоки. За стеной шуршат соседи. Во-вторых, в этой комнате с нервно-неровно оштукатуренными стенами, нет телевизора и стационарного телефона (не-стационарный не в счёт), из-за чего очертания и метафизика пространства не искажаются, не искривляются, но кажутся стабильными. Незменными. Коробка подгулявшего торта-бизе с форточкой мусоросборника на отдалённой кухне. В комнату ведёт тёмный коридор, словно в берлогу, лежбище какое, Из мрака попадаешь в полумрак, открываешь дверь и попадаешь в пространство нового года.
Кажется, что отсутствие неприменных атрибутов (елки, ёлочной мишуры, запаха мандаринов, примешивающегося к обязательному здесь запаху корицы, идущей от половиц паркета, звона посуды) непреднамеренное, что все эти атрибуты здесь всё равно, невидимо, но присутствуют. Возможно, из-за того, что эта комната, эти стены очень много и многих помнят, сколько здесь всего, всех - знает только мышка за стенкой, да и то ведь не всё и не всех (никакой ведь жизни не хватит, чтобы знать, а у мышки, тем не менее, тоже есть, какая-никакая, жизнь), из-за чего невозможно скучать - десятки растворённых в четырёх стенах жизней, странно, да? А потом ведь есть ещё и вид из окна.
Рассмотрим поподробнее. Дом стоит на улице, упирающейся в тупик. В тупик. Это только сверху (с высоты четвёртого этажа) хорошо видно, что есть отчётливая проезжая часть, уходящая в сторону. А если идти по улицы, то тупиковости нет, а есть одна голая протяжённость. Но что интересно - вся эта долгая дорога до дома, несмотря на свою принципиальную прямолинейность, в каждом конкретном своём отрезке тоже ведь кажется тупиком. Такая вот улица, почти полностью состоящая из тупиков, отделённых (отдалённых) от проезжей части (такой влажной всегда из-за количества проезжающих) куцей яблоневой аллеей. То есть, вся улице - сплошной тупик. Возможно, из-за того, что там, с другой стороны от шоссе, глухие заборы, присутственные помещения и служебные, никому не принадлежащие, служебные территории. Не улица, а зона отчуждения. Оттого и выглядит вот так - не по-московски. Даже высотка вдали не видна из-за ветвей, а Алые Паруса (ещё дальше) ещё не привычные, ещё до конца не вписанные в привычное ландшафтное расписание и потому кажутся немного призрачными - парящими, состоящими пока что только из контуров. Единственная узнаваемая деталь - большие фонарные табло, подвисающие над стадионом не хотят опознаваться в силу своей избыточной футуристичности. Вот и выходит, что место выходит, вываливается, вырезается из Мск и впадает куда-то в иное пространство. Не потому что комфортное или не комфортное, а потому что иное.
Выходишь на балкон и вдруг видишь фонари над проезжей частью, эту самую проезжую часть, своим светом выравнивающую. Выходишь из нового года в новый год, ну как раз на уровне этих самых фонарей - вот что важно: этот самый искусственный свет (желток яйца), наложенный на тусклость лампочек внутри, из-за чего вот уже мерещится салат оливье (запах, запах и картонные декорации, папье-маше, все дела) и куранты в отсутствующем телевизоре. В эту зону отсутствия и покоя вписываешься в течении одной сигареты, когда охватывает приподнятость (балкон хлипкий, маленький, нависной, с двумя венскими стульями, один из них без сиденья) головокружения, вдруг оказываясь внутри чёрно-белой фотографии (сепии, да?), которая не набирает цвета со светом - при возвращении с балкона обратно в комнату. Эта монохромность не противоречит праздничности, потому что она, праздничность, здесь не как состояние, но как констотация чего-то в воздухе разлитого. Тем более, что праздник - это же не радость, но, скорее, ожидание радости.
Дело в том, что, казалось бы, всё должно быть ровно наоборот - когда осенняя густая тьма спускается на город, то в городе должно становиться более тепло - как если город надевает тесную шубу, но вот ведь нет - мгла несёт с собой холод, пробирающийся за шиворот, холодно, спрашиваешь ты? Да, нет, отвечаю, когда мы идём до метро из твоего новогоднего мира, свежо. Между тем, когда ты смотришь на эти фонари, укорощающие левую сторону проезжей части да вот именно что той самой праздничной гирляндой. Мне кажется, что именно этот искусственный свет, симулирующий сумерки дневного сознания, разгоняя тёплую (а, на самом деле, холодную) темноту как раз и затевает это самое понижение температур на фоне переменной облачности. Из-за чего все эти сталинские острова и зоны отчуждения кажутся фрагментом рождественской открытки (Рождество как традиция, а не как рождение Христово, когда повод забыт) с обмусоленными краями, где свет как у Рембрандта, возникает откуда-то изнутри - из уголков воспалённых глаз, например. Например, из уставших глаз (в разбег морщинки лучики), где линзы тают что твои льдинки...
|