| [ |
mood |
| |
умиротворение |
] |
| [ |
music |
| |
Владимир Мартынов |
] |
Дело в том, что в зале Чайковского премьеру давали - оперу Владимира Мартынова "Упражнения и танцы Гвидо", нечеловеческой красоты музыку. Даже странно такое количество красоты и гармонического звучания. Причем, на полном серьёзе, ирония минимальна. В опере несколько действующих лиц - орган (органист), тенор и два сопрано, камерный мужской хор и ансамбль барочной музыки. Все они находятся в сложных отношениях друг с другом и опера начинается с того, что они попеременно вступают, проигрывая (пропевая) одинаковые музыкальные периоды - вполне в духе минимализма, в Наймановском, скорее, изводе. Причем, проиграв фразу, солист умолкает. Пауза. Орган с одной и той же репликой. Пауза. Вступает хор с одинаковыми периодами. Пауза. Потом два сопрано. Пауза. Потом скрипачи и скрипачки. Такой, значит, базовый расклад,в котором постепенно нарастают смешения. Голоса под скрипку, хор под орган и наоборот. Минималистский каркас, на который наворачивается виноградная плоть. и порой, когда случается такой аннсамбль, музка начинает снисходить или подниматься как в гаммах арпеджио и вдруг возникает такая красота на сливочном масле, что подступают многоступенчатые мурашки.
Гвидо Аретинский - дядька придумавший тысячу лет назад нотный стан и совеменную систему записи нот, как и сами названия нот, поэтому камерный хор все время пел ноты - как гамму - до-ре-ми-фа-соль-ля... а все остальные достраивались и подстраивались, расширяли поле и добавляли складок и завитков. Хорошо, что это было почти барокко, но не стилизация, а попытка реконструкции, причём с учётом последующего композиторского опыта нескольких столетий, вышивание поверх традиции, продолжением оной. С неожиданным отсутствующим финалом - когда все партии смешиваются (сначала папарно а потом, разумеется, общим звучанием) и мощь нарастает, и кажется, что сейчас начнёт выстраиваться купол, а вместо купола выходит сам копозитор и начинает играть на синтезаторе как на треугольнике несколькими рядами простых переливов,в которые уходят основные, постоянно повторяемые, летмотивы.
Мощный каркас (мужское начало - хор, орган, тенор), расшитый блестками оперных партий (женское, скрипичное, смычковое) - "Упражнения и танцы Гвидо" - опера про оперу, нечто похожее (по замыслу) на "Детей Розенталя", хотя и с противоположным знаком - у Десятникова оммажи и пастиши оказывались постмодернистскими симулякрами, иронически обыгрывающими главных оперных композиторов,а у Мартынова идёт серьёзный разговор о возможности гармонии в современной музыки (и шире - в современной жизни). Не зря, самый ранний композитор у Десятникова Моцарт, а Мартынов Моцартом заканчивает. Даже Бетховен и романтики идут в топку. Важны целостность и одухотворённость, более уже недостижимые. Вот отчего столько невыносимой современному уху красоты.
Поразительно, но народ не выдерживал медленно нарастания и развития тем и уходил пачками, многочисленные пенсионэры, словно бы опаздывающие на автобусы в Зеленоград. Между тем, опера Мартынова - поразительно мощное, гармоническое, втягивающее внутрь себя действие, построенное на изысканных созвучьях. Никаких диссонансов, никакого шнитке или, хотя бы, шостаковича, ан нет, не пронимает - вот эта мощная интеллектуальная драма, разворачивающаяся на наших глазах эволюция оперной музыки, которую невозможно смотреть, можно только слушать (я даже очки снял, чтобы не мешали), потому что плавно дрейфуешь по этим переливающимся, разноцветным водам - видимо, мимо, иначе как понимать массовый исход? Слушать, конечно, не умеют, шуршат и переговариваются, что для опуса, сплошь состоящего из пауз, губительно. Когда орган и хор (громче и громче) ещё куда ни шло, но когда сольные арии под скрипки - хоть уши затыкай. И это при телесъемке (я насчитал восемь камер), при отобранной публике на очень даже непростом концерте, где половина зала - сплошь знакомые лица от жены Солженицына до жены Петрушевского.
Глазунья зала Чайковского помогает звукам, но мешает слушателям - амфитеатр выносит тебя на вершину (пик) скалы, где ты подставляешь грудь сразу всем ветрам - и полезным и вредным. БЗК менее эффектен по архитектуре, он не напоминает чрево кита, однако же, частокол кресел помогает спрятаться, опереться, отделится от других вместе со своим лаковым кусочком своей собственной музыки. Омлет овального зала Чайковского превращает любое прослушивание в светское мероприятие, лишённое глубинного смысла. У нас не умеют слушать музыку - с одной стороны, получением чувственного наслаждения, а, с другой, трудно дающейся, напряжённой работой.
|