|
Дело в том, что ехать с Киевского вокзала - совсем не то же самое, что с Казанского, мимо Перово, тут, первым делом, мелькает Переделкино и дорога не скользит как смазанная маслом узнавания, но скачет, словно бы спотыкаясь на ухабах и стыках. Дорога на Урал привычнее зелёной ветки, отмеренная и многократно описанная, она даёт возможность сосредоточиться на себе, на том, что внутри. В дороге на Украину всё ещё много внешнего, отвлекающего, несмотря на то, что и эта дорога стала обыденной. Отчего-то в последнее время все дороги мои тянутся в Киев. Сам ход поезда словно бы иной, более жёсткий, хотя, возможно, всё это связано с особенностями конкретного поезда, конкретной обшивки конкретного вагона - ты же знаешь, какие они, прохладные, ходят в этом направлении...
Веселье, начавшееся на вокзале, продолжалось всю ночь, до самой до торжественной высадки в Жмеринке, где вокзал бликует роскошной ар-декошной развалиной, возле которой стоит памятник Остапу Бендеру; собственно, там, недалеко, мы и загрузились всем табором в автобус, чтобы, наконец, оказаться в Шаргороде.
Одним из самых сладких детских воспоминаний была липовая аллея, протянутая от Опнярки, куда приходил поезд - и до самого Тульчина. Дорога, по краям которой высились деревья, смыкающиеся где-то вверху; холмистая местность, поэтому дорога плавно прыгала то вверх, то вниз, постоянно изменяя угол обзора. Я был тогда совсем маленький, первый раз в Тульчин меня привезли в спортивной сумке красного цвета, в которой и взвешивали, но липы и дорогу эту помню.
В дороге из Жмеринки в Шаргород нет такой классицистической размеренности и регулярности, однако же, я понял, что южная, барочная, скорее, природа, создаёт не только особый воздушный кисель, жирный такой, наваристый, не сладкий, но сладковатый, но и особый локус, подразумевающий обязательную глубину задника, сокрытость. Среднерусская равнина, извините, выровнена, проглажена утюгом, даже если вокруг и лес, то, в конечном счёте, лес этот схож с причёской новобранца, в нём обязательно, с той или точки, но наступает порядок. Южная листва пузырится фонтаном вкруг себя и всё решают скорость осмотра и освещение.
Шаргород вытянут вдоль главной рудкозубной, губно-зубной улицы имени Ленина, куда выходит в полном своём составе, ну, например, польское кладбище. Кладбище, точно городской парк, выодит на главную улицу и тянется как какой-нибудь парк. Действующее кладбище со свежими могилами и навсегда мёртвыми цветами. Потом оно заканчивается, возле автовокзала, снова начинаются дома, водонапорная башня. Пока я ждал расселения, зашел за домик с книжным магазином, ровно у этой водонапорной башни - чтобы увидеть на некотором удалении, парой улиц в сторону, ещё одно поле скорби, сплошь заставленное могилками. Так, между кладбищь, польского и еврейского, Шаргород и существует, а мы существуем в Шаргороде - с одной стороны польского кладбища у нас столовая, только что покрашенная, остро пахнущая первым сентября, а с другой стороны польского кладбища - в большом спортивном зале - главное место встреч, наша студия с мощными компами, инетом, принтерами, библиотекой и всем-всем, что для души нужно. Для души и для тела (вплоть до кофейного аппарата и фруктового чая), организация, надо сказать!
И вот мы сидим тут и перед нами выступает дядька, который всё это затеял - превратить Шаргород, нет, не в Нью-Васюки, как можно было бы подумать ещё в Жмеринке, но в центр туристической программы "Золотое кольцо местечек". Мысль продвинутая, между прочим, если учесть, что города утомляют, курорты приедаются, а самым лакомым и недостижимым оказывается аутентичность. А здесь этой самой чаемой аутентичности вагоны, хоть в пластиковые бутыли пакуй и вывози. Оттого и большинство прибывших в незапломбированном вагоне - архитекторы и дизайнеры, на финал прибудут и аритектурные критики во главе с Колей Малининым и Змеулом. Дядька, оказывается, издает Хайдеггера и Гуссерля, серия называется "Университетская библиотека Александра Погорельского" (значит, сам наш гостепреимный хозяин Александр Погорельский и есть), издательство "Территория будущего", а так же два журнала - "Прогнозис" и, между прочим, "Логос", который я читаю с первого номера возобновления. Здесь целый стеллаж с изданными им книгами и журналами, в том числе с комплектом репринта дореволюционного "Логоса", ныне им изданного. Так что никакой он не дядька (идеолог, конечно, харизматик, глаза горят, идеи сыпятся, остановить невозможно), увожуха и почёт.
Странное сочетание запущенности и продвинутости одного и того же места, в одном и том же месте (сейчас на всю акваторию спортзала басят кислотные ум-ца-ца и молодежь приплясывает вокруг большого стола, за котором компы с самыми стойкими) приличествующая какому-нибудь декадансно облучённому триллеру. Муи летают, днем за окном кричали петухи. В этих местечках есть нечто такое потаённо-затаённое, отчего кружится голова. Отчего голова идёт кругом. Собственно, за этим и приехал сюда. В том числе и за этим.
|
