| [ |
music |
| |
Бах, камерная музыка из коробки |
] |
Дело в том, что у Юлии Кокошко вышла первая большая (на самом деле, четвёртая, но сути не меняет) книжка - "Шествовать. Прихватить рог....", которую, собственно, я вчера пытался читать. Именно пытался, ибо читать Кокошко сложно (наверное, один из самых сложных авторов моей жизни), из-за чего она остаётся самым хорошим из самых непрочитанных авторов...
Человек, захлёбываясь, говорит. Говорит как пишет. Пишет как говорит. Пишет для того, чтобы говорить, ибо проза Юлии Кокошко настолько густая, что для того чтобы не сбиться, начинаешь читать вслух. И всё равно, настигает незапоминание - когда ты добираешься до конца страницы, то уже не помнишь что было в самом начале, ибо избыток подробностей и непредсказуемость действуют лучше любого ластика. Именно поэтому - речь (именно поэтому тоже), что существует лишь здесь и сейчас, выдыхаемым паром или театром. Кокошко пишет периодами, её тексты - отрывки, точнее, тексты исполненные в эстетике отрывка, обрывка, набора тезисов к описанию некоей недоступной полноты. Её текст - всегда спектакль, идущий за закрытыми дверьми. Читатель может составить о нём впечатление лишь по афише. Лишь по человекам, вышедшим в антракте перекурить на улицу.
Читать Кокошко - это послушание. Необходима полная тишина и сосредоточенность. Одиночество. Сюжет здесь всегда внутренний, состоящий из лейтмотивов, набегающих один на другой, из-за чего и возникает толща, сравнивмая с морской или океанской: отвлекаясь, обратно уже не вернёшься, неотмеченную цитату не найдёшь (несмотря на то, что любое предложение тянет на цитату или же эпиграф). Текст смыкается как тёмная вода над головой, сжимается, вне компасов и ориентиров. Так, олжно быть, ткёт своё полотно Пенелопа, пережидая разлуку. А Кокошко такая Пенелопа и есть. Осталось лишь понять чего (кого) она ждёт.
При невероятной насыщенности реалиями и подробностями (рядом встречаются Федра и кока-кола) тексты Кокошко очищены от какой бы о ни было социальности - одна лишь голая экзистенция, чистая интеция, путь (из-за чего так важны глаголы движения и перемещения в пространстве). И даже вполне конкретные воспоминания очищены от реальной привязки к общественному строю, политической, экономической или культурной ситуации, одна голая дисциплина чтения, когда стреножишь курсор зрачка, желающий перепрыгнуть через слово или же через пару-другую строк. Но этого допускать ни в коем случае нельзя - удовольствие от текста возникает когда ты следуешь за текстом след в след, а текст движется медленно, как троллейбус на Ленинградском проспекте в час пик. И вот уже всё в нём превращается в "означающее", окончательно оторванное от материального носителя. Техника речи лишает написанное осязаемости и конкретности, словесные кружева уподобляются мыльным пузырям или дырочкам в сыре.
Но кто говорит? И где окно? Говорит структура, в которой главное - асссиметрия, за которой угадывается, тем не менее, неуказываемая система и неназванный способ существования, который ты, читая, разгадываешь. Но и не можешь никак разгадать, а текст всё длится и длится, вырабатывается как вечный хлеб или же как горшочек с кашей, заклинание к которому утеряно. Словно бы ты идёшь по лесу, продираешься сквозь чащобу торными тропами, иногда выныривая на поверхность полян, залитых ярким солнцем. Просто дискурс (автор, жанр) непроявлен, он всё время скользит и мутирует, из-за чего, ну, да, ты не читаешь, но разгадываешь сразу несколько разбегающихся в разные стороны загадок.
Бонус
http://topos.ru/article/5937
|