| Снисхождение |
[08 Nov 2011|05:28pm] |
Мимо, порывом ветра пронесло немного снега, точно юбочка складочками мелькнула; точно одеколоном в мою сторону брызнули.
Нехотя. С ленцой. Теперь, часа полтора спустя, снега стало больше; он стал постояннее.
И вот уже на чернозёмном покрытии двора начали образовываться белые проплешины, как если земля покрылась плесенью, подчёркивая венозность сугубо вертикальных стволов деревьев, лишившихся остатков листвы.
А теперь снег (прибывающая небыль) уже и на стволах, зримо худеющих под его наваром.
Эти три дня мы по уши сидим в ледяной воде.
Точнее, не так: зима долго не могла начаться, пока мы медленно, нехотя и с ленцой, входили в задумчивый омут, ощупывая ступнями каждый шероховатый камень.
Долго шли по мелководью, согреваясь остатками солнечного тепла, пока, о, чу, вдруг, обрыв, и вот ты точно поскользнулся, и вот ты уже в ледяной пучине по макушку и она продолжает засасывать и тянуть вниз.
Все эти разговоры про глобальное потепление и парниковый эффект имеют, в подоплёке, тему бессмертия - де, смерть можно истончить и отодвинуть, подобно наступлению зимы.
Поэтому все с таким прилежанием и говорят об аномальных температурах; поэтому наступление зимы, каждое из последних, кажется невероятным событием, едва ли не ломающим привычную схему мироздания, к которой начинаешь привыкать где-то с конца [или даже середины] апреля.
Смерть Зима застаёт растения врасплох; кажется, что если бы не температурный минус, все они продолжали бы гнить и плавно разлагаться, безмолвно, точно водоросли, шевеля конечностями.
И всё это переполненное забродившими соками барочное буйство, продолжало бы ползти в направлении декабря, если бы не холод, превративший траву в стекло, а землю - в каменный панцирь.
А я, дурак, сижу и думаю об этом состоянии, похожем на лобовое столкновение, когда органические существа, воткнутые в почву, замерзают на наших глазах узниками типа генерала Карбышева, которому, в отличие от клёнов и тополей, более уже не отогреться.
|
|