| Смыслы эрмитажного пространства |
[07 Jun 2012|11:07pm] |
Кем бы ты не представлял себя или его, всё, тем или иным боком, окажется в «тему, тем более, если хоть как-то задействованы ощущения бесконечности – будь ты хоть Ионой во чреве кита или же Левиафаном внутри Левиафана, скользящим по системам гладкомышечного кишечника, набитого полипами исторических изображений etc.
Эрмитаж – это же Ватикан, музей внутри города, который, в свою очередь находится внутри города-музея; конечно, музей в качестве смыслового, географического и метафизического центра это перебор, однако, лучше Эрмитаж, нежели Кремль, который, вроде бы тоже играет в странную игру открытости-закрытости горожанам, но как-то совсем уже режимно (читай, мертвенно), то есть, непонятно.
Теократия, владеющая умозрительным миром смотрителей чужих сновидений (а, что, вполне нормальное, полноценное основание для основания то ли партии, то ли религии нового типа).
И странно, что никто ещё не догадался обряжать эрмитажных котов в форму гвардейцев или же вручать вечно сонной охране алебарды вместо мобильников.
Там же ещё всё время, пока идёшь и смотришь, такое ощущение, что помещения эти до сих пор отапливаются дровами и освещаются свечами: другое качество жизненных ощущений, отличающих блюда, приготовленные на открытом огне от разогретых в микроволновке.
Я даже не про аутентичность, но, скорее, особость этого самого продвижения, которое, зал за залом, обволакивает тебя настойчивостью капустных листьев, внутри которых кочерыжка – ты сам.
Хотя есть разумеется и «копоть», но только не буквальная, хотя и фактически оседающая на стены и по углам, но, что ли, энергетическая или, как ещё недавно сказали бы, духовная – экранирующая и отражающая все те эманации, что вырабатываются умозрительными органами всех тех людей, которые здесь были, но после своего визита перестали быть умозрительными; точнее, они здесь так и остались своими лучевыми, что ли, отделениями.
Как если стены – пористая губка, впитывающая всё напрочь или же обратка нашей собственной восприимчивости, впрочем, куда более ограниченной по амплитуде, нежели внутренняя архитектура бывших покоев.
Да, пожалуй, несмотря на сжатость (и зажатость – или же окаменелость), относительно Лувра, в Эрмитаже необходимы несколько входов, в том числе и со стороны, скажем, Зимней Канавки, поскольку посещение Зимнего расхолаживает.
Посещение покоев – это совершенно другое и про другое; сам характер пространств настраивает на совсем иной характер восприятия, который затем сложно изменить и сфокусировать, переключить от рассмотрения всей интерьерной красоты в целом на какие-то локальные прелести отдельных картин.
Зимний ловит внимание в западню, выбраться из которой практически невозможно – все нерастраченные, накопленные и намоленные силы, всё-таки, остаются здесь, в светлой и просторной анфиладе, брызжущей декоративным изобилием.
И, несмотря на то, что это одна треть, а то и одна четвёртая, основные суммы посетители оставляют здесь, сохраняя на все прочие коллекции (которые, на самом деле, и есть главное за чем они сюда якобы приходят) медяки сдачи, поскоблённые по сусекам остатки, которые, хотя и сладки, но уже окончательно неусваеваемы.
Зимний превращает посещение в светский раут, в проход сквозь, превращающий смотрение картин в скольжение, проходящего мимо, когда движение важнее остановок, становящихся всё более и более формальными.
Холодными.
( недурная бесконечность )
|
|
