| Несвобода |
[20 Jul 2012|01:08pm] |
Несвободу я чувствую через отсутствие пространства в моих фоточках, а ещё в том, что большой текст, который я начал, тут же изнутри обрастает (начинает изнутри обрастать) всякими соединительными тканями и плёнками, напрочь привязывающими всё, что происходит внутри него, к более статичному хронотопу.
Это очень старое, всегда новое чувство, которое сложно поймать и, тем более, описать, сформулировать; но чувствуешь нарастание не того, сдерживающего ощущение текстуального полёта, подобно плотно накрахмаленной рубашке, а как с этим бороться?!...
И, главное, из чего и почему оно возникает?!
Ну, во-первых, из особенностей твоего быта и твоего самочувствия (темперамента, поведения); во-вторых, из-за того, что текст постепенно обрастает собственными физическими характеристиками, начинающими диктовать иную повестку текстуального дня.
Можно было бы сравнить это ощущение с захламлёнными, заставленными коридорами, по которым не гуляет ветер (а должен, вроде) легко и свободно, как оно задумывалось.
( теснота зеркал )
|
|
| Павшие как рядовые |
[20 Jul 2012|09:29pm] |
По сути, Площади павших революционеров и сейчас нет и раньше её не было, был пустырь, медвежий, стихийно сложившийся угол, повёрнутый то ли спиной, то ли развёрнутый лицом к тыльной части реки.
Во время оно здесь был посёлок, сколько помню, приходящий в упадок и оживляемый лишь трамвайным поворотом (таинственное, точно готический роман, депо по соседству).
Натуральное, добровольно образовавшееся болото никчёмной, ничейной материи, рыхлый блин, в который упирались главные чердачинские магистрали для того, чтобы исчерпать центр и начать окраины, перманентно размазанные по европе и азии.
В каждом районе и микрорайоне Чердачинска есть такие заросшие бурьяном рубцы, однако, едва ли не только Площадь Павших революционеров, одна могла носить гордый статус всегородского промежутка, всешной слободы – безбашенной территории чуть выше человеческого роста (как обычно на исторически достоверных картинах изображают старинные русские города с глазастыми лужами в полхолста).
Поэтому и то, что именно здесь кого-то убили было понятным, естественным и логичным: тёмный угол, странное место, куркульное. Кулацкое.
И не кого-то, между прочим, но людей, чьи фамилии в нашем вольном городке давным-давно въелись под кожу как татуировки и являются почти абстрактными, никому ничего не объясняющими топонимами – Колющенко (завод такой слышали?), Тряскин, Болейко (на этой улице автошкола стоит) да Гозиосский какой-то (ему повезло меньше, больно уж фонетика затейливая, пощадили людей, нет такой улицы).
И если улицы – это реки, то здесь действительно незримо плескалось таинственное и странное (сонное, одышливое, рыхлое) место ленивой силы, очутиться в котором – всё равно как в русскую сказку под пыльный ясень попасть.
Под своды, под стены.
( про новую индустриализацию и необходимость хлама )
|
|
