| ММАМ. Устройство инсталляции Г. Брускина "Время Ч" |
[22 Sep 2012|01:52am] |
«Время «Ч», можно сказать, идеальная инсталляция, то есть, такое решение пространства, которое невозможно унести с собой или, хотя бы, адекватно зафиксировать – любой перенос на плёнку или иные носители чреват потерями и недостаточностью.
Тот редкий случай, когда, отчего-то, радуешься тому, что фотографии «не берут» объект, не играют с ним (а невозможно), не передают объёма, объёмов и расстояний.
Собственно, это и есть [поэтому и есть] самое что ни на есть «правильное» (точное, чёткое) искусство, существующее в жанре визуального театра, действующее «здесь и сейчас»; собранное так, чтобы все, даже, казалось бы, случайные элементы, продуманы до последних мелочей и работают на общий результат.
Бронзовые фигурки, покрашенные белой краской, отсылающие к одному из предыдущих проектов Брускина с фигурками из фарфора, обманывают органы чувств, точно так же, как и советские легенды, на лицо ужасные и полые внутри.
Брускин конструирует своих монстров из воспоминаний, которые меланхолически начитаны и несутся из динамика, медийных штампов, подгулявших в постсоветской заброшенности и коллективного советского бессознательного, запущенного в открытый космос и мутировавшего там до неузнаваемости.
Фигурки эти выстроены по внутреннему ранжиру (чем важнее символ тем он выше) и внешним признакам (одни дальше, другие ближе), дабы, в конце концов, сложилась законченная космогоническая система, отсылающая то ли к древнегреческим мифам, то ли готическим дримсам.
Генезис, на самом деле, неважен: постконцептуальная рефлексия Брускина вырабатывает вещество суггестии как горшочек каши из романа А. Беляева «Вечный хлеб», поэтому любые интерпретации особого смысла не имеют, здесь важнее всего устройство инсталляции.
( внутренний враг не дремлет )
|
|
| ММАМ. Ретроспективы Бальтерманца и Брассай |
[22 Sep 2012|10:31pm] |
Ретроспектива Дмитрия Бальтерманца, одного из главных (известных, официальных) советских фотографов, осознанно или нет, расположилась напротив большой (монографической) выставки Брассай, хотя Брассай, всё-таки, предъявлен на полэтажка выше.
Два классика, чёрно-белый и цветной (точнее, выцветший), нутряной (приватный, сюрреалистический) парижанин и обложечный москвич: «Огоньки» разных эпох разложены здесь же в витринах и, порой, кажутся более интересными объектами чем сами фотографии, зачастую сделанные для официальной хроники (Сталин, Берия, Хрущёв, Брежнев, Гагарин сняты со столь близкого расстояния, что любые сомнения в близости фотографа власти отпадают).
Экспозиция Брассай построена тоже шире фотографий (виды ночного Парижа, фотографии звёзд искусства и обитателей злачных мест): в неё включены несколько скульптур фотохудожника (угловатые, заточенные под африканские примитивы, кубистические лица, отсылающие то ли к раннему Джакометти, то ли к не очень позднему позднему Бранкузи. Одна из таких фигурок, помнится, стоит на могиле Брассай), гобелен, исполненный по его рисункам, сами рисунки, явно сделанные под влиянием Пикассо и беглые наброски (в основном, искорёженные ню).
Объекты, кстати, со снимками рифмуются как-то не очень, точно занесены они из какой-то иной экспозиции: фотографии Брассай словно бы направлены на фиксацию пара, дыма, гнилых испарений, чего-то крайне нестойкого, зыбкого и мгновенно рассеивающегося (даже если, при этом, мастер фотографирует бордюр или крышки колодезных люков, с которыми, казалось бы, ничего заметного не происходит).
( на букву бэ )
|
|
