| "Беппо" Д.Г. Байрона, "Венецианская повесть" в стихах |
[07 Jan 2014|03:24pm] |
Нарочно или нет (хотя, думаю, конечно же, специально, ибо такого не избежать) перевод В. Левика почти сразу погружает в атмосферу, практически неотличимую от настроения (технических и каких угодно примочек) "Евгения Онегина": история на абзац (муж пропал, жена загуляла с князем, во время карнавала, неузнанный, в костюме турка, муж вернулся) разбодяживается многочисленными отступлениями, вскрытиями приёма и актуализацией высказывания, при этом, имея ввиду совершенно иное, как бы внесюжетное (Байрон издателю: "Она не пойдёт для ваших журналов, так как полна политических аллюзий…" И неделю спустя: "…в ней - полно политики и свирепых высказываний….").
В "Онегине" меня тоже занимала вот эта некоторая, весьма многообещающая непропорциональность композиции - слишком растянутое начало, вмещающее в себя всё, что угодно и необходимое для "атмосферки" и "воздушка", постепенно переходящее на рысцу, а, ближе к <отсутствующему> финалу даже и на скороговорку.Но я опять свернул - да ну вас к богу!
Когда ж я впрямь рассказывать начну?
Я взял с собой такой размер в дорогу,
Что с ним теперь мой стих ни тпру ни ну.
Ведь его с оглядкой, понемногу,
Не сбей строфу! Ну вот я и тяну.
Но если только доползти сумею,
С октавой впредь я дела не имею. (LXIII) При том, что Байрон, тоже ведь не оригинален и использует для приготовления своего блюда классический рецепт, доставшийся ему, как он сам признавал ("…"Беппо" написан не в английском, но итальянском стиле…") от итальянского насмешника Берни и англичанина Уислкрафта.
Недоказуемая (ненаказуемая) убеждённость, схожая, например, с чётким пониманием того, что имя "Евгений" для своего романа Пушкин позаимствовал у "Сентиментального путешествия" Л. Стерна.
|
|
| "Путешественник не по торговым делам" Чарльза Диккенса |
[07 Jan 2014|05:13pm] |
37 очерков из этой книги (название "The Uncommercial Traveller" я бы перевёл несколько экономнее), лишь однажды, в 1962, опубликованной по-русски в составе того самого, легендарно-зелёного тридцатитомника (в двадцать шестом томе), печатались журналом «Круглый год» примерно девять лет (1860 -1869): Диккенс писал эти репортажные заметки между «больших сочинений» и «эпохальных работ», пафос их – во внимательном отношении к тому, что повседневно нас окружает.
И действительно, несмотря на травеложное название, особо дальних поездок в сборнике не описывается; Диккенс кружит, в основном, по Лондону, вокруг своего дома; максимум – пару раз пересекая пролив для того, чтобы оказаться во Франции (два очерка, причём один из них – про несуществующий ныне морг возле Нотр-Дама) и в Бельгии.
И один раз для того, чтобы оказаться в Нью-Йорке (хороший, хотя и не единственный повод описать трансатлантическую дорогу).
С другой стороны, это именно что «книга путешествий» с обязательными перемещениями в пространстве, открытиями новых территорий и описанием незнакомых нравов: Диккенс постоянно куда-то едет или идёт, прогуливается или мчит в пролётке, осматривается, присматривается, принюхивается.
То он едет в город своего детства, то в доки, то в верфи, то на похороны жертв кораблекрушения.
То гуляет по городским кладбищам, то инспектирует церкви, то зависает в театрах.
Отдельные очерки посвящены посещению богадельни, затем работного дома, детской больницы, свинцового завода.
Причём, Диккенс описывает все эти ужасы и чудеса бесчеловечной индустриализации как извечную, имманентную (самозарождающуюся) данность: как и положено транзитному пассажиру, в том, что творится он не видит виноватых, но только приметы окружающего мира, сами на него валящиеся.
( праздные люди эпохи подъёма, она же - упадка )
|
|