| "Воспоминания" Надежды Мандальштам |
[28 Mar 2014|02:04pm] |
Больше всего эти эссе напоминают мне произносимые вслух чеканные монологи (может быть, даже проповеди), настолько они интонационно богаты физическим обликом конкретной Надежды Яковлевны.
Дело даже не в том, что впервые я узнал эту книгу на слух, когда по «Голосу Америки» её читала, как сейчас помню, Жанна Владимирская, но в особом устройстве отдельных текстов, из которых состоят «Воспоминания», и драматургию которых жизнь будто бы выстраивала по театральным законам с нарочитой дотошностью. Здесь мы имеем дело не с драмой, но трагедией, где главное – постоянно нависающие над героями пьесы силы рока, то ли слепого, то ли, в конец, ослепшего…
Собственного «мяса фактов» и наблюдений за жизнью в этой книге меньше, чем размышлений о закономерностях русской истории, герменевтических этюдов о стихах, но, главное, обобщений об антропологических мутациях, вызванных небывалым, кажется, общественным давлением на психику как отдельного человека, так и всей советской толпы в целом.
С точки зрения здравого и трезвого смысла, Надежда Яковлевна анализирует происходящий на её глазах и с её участием «следственный эксперимент», избежать которого невозможно, а бессмысленность которого вопиюща. Оттого, она вопиёт и воет.
"Потом я часто задумывалась, надо ли выть, когда тебя избивают и топчут сапогами. Не лучше ли застыть в дьявольской гордыне и ответить палачам презрительным молчанием? И я решила, что выть надо. В этом жалком вое, который иногда неизвестно откуда доносился в глухие, почти звуконепроницаемые камеры, сконцентрированы последние остатки человеческого достоинства и веры в жизнь. Этим воем человек оставляет след на земле и сообщает людям, как он жил и умер. Воем он отстаивает право на жизнь, посылает весточку на волю, требует помощи и сопротивления. Если ничего другого не осталось, надо выть. Молчание - настоящее преступление против рода человеческого..."
Такой "плавающий" микс свидетельств и размышлений, кажется, может быть позволен в крайне редких случаях: если, во-первых, мемуарист наделён выдающимися интеллектуальными достоинствами, а, во-вторых, ежели опыт его настолько исключителен, что ему a priori «прощается» любое сочетание «поэзии и правды».
Надежда Яковлевна не только оставила нам самые подробные и насыщенные свидетельства о жизни наиболее выдающегося русского поэта, за исключением, пожалуй, Пушкина, но, так же, помимо этого, какое-то время после его мученической гибели, она сама почти буквально была Мандельштамом, сохранив в памяти все его тексты, неопубликованные при жизни.
Собственно, если бы Надежда Яковлевна ушла вместе с Осипом Эмильевичем и если бы она не поставила себе задачу сохранить самую важную часть его наследия ценой собственной жизни (то есть, самосохранения), постоянно создавая всё новые и новые копии стихов и прозы, часть которых обязательно должна была дойти до будущих поколений, несмотря ни на какие обстоятельства, мы бы знали Мандельштама примерно таким же, каким его знало большинство ровесников – неоакадемистом и акмеистом, скуповатым на проявление открытых чувств.
Жизнь вынудила стать Надежду Яковлевну другим человеком, точнее, "сосудом хранения" и, кажется, это единственное проявление «синдрома Гейченко», вызывающее уважение, а не возмущение или даже брезгливость.
( как эти покрывала мне постылы )
|
|