| Памяти Якова Григорьевича Коваленского |
[03 May 2014|01:28pm] |
Вообще-то, его звали Яков Григорьевич, но представлялся он всем как Ян, точно так же подписывая свои статьи – Ян Коваленский, высокий статный старик с палочкой в руке и идеально отполированной лысиной. Опознавательным знаком была ещё нарочито старомодная, под венских классиков, седая борода, расходившаяся в две стороны.
Я часто встречал Яна на концертах, был он необычайно заметен, даже на фоне разношёрстной, исполненной всевозможных фриков, филармонической публики, а ещё говорлив. Мы с ним часто сидели рядом, так как публикуясь в журналах «Алеф» и «Филармоник», он имел право на бесплатные проходки для журналистов, которых распорядители сажают, обычно, кустом где-то в одном месте.
Он и был журналистом, аккуратным и очень внимательным: изредка, из любопытства заглядывая на разные пресс-конференции, посвящённые музыкальным фестивалям, я всегда видел его в первом ряду с обязательным блокнотиком. Позже, когда мы стали разговаривать в антрактах, то договорились о публикациях в «ЧасКоре».
Мы опубликовали всего несколько его текстов, так как работать с Яном, заточенным под старомодные бумажные издания, с их высокопарностью и эвфемизмами, было трудно. Ян был вынужденным журналистом, просто иначе его филармонические возможности резко сузились бы, а подлинной его стихией была "устная речь".
С ним невозможно было не разговориться. В антракте и после концерта Коваленский бурно выражал эмоции и не стеснялся в выражениях. Пристрастия у него, впрочем, как у любого из завсегдатаев БЗК и КЗЧ, были специфическими. Кажется, лучше всего Ян разбирался в голосах, любил оперу и вокальную музыку. Могу ошибаться, так как чаще всего мы спорили о пианистах. Ещё он говорил, что пишет какую-то важную для всех книгу, но, честно говоря, уже не помню о чём или ком.
Обычно старики разговаривают от недостатка общения или общей неуверенности, как бы проверяя, интересны ли они ещё людям, младше себя. В этом смысле, Ян был исключением – он, коренной одессит, переехавший в Москву, но так до конца и не утративший беглого, сочного говора, делился изобилием знаний и впечатлений.
Делал это категорично, хотя и прислушивался к собеседникам, не давил. Но мог, рубанув в сердцах воздух ладошкой, резко развернуться, отправившись в сторону гардероба. Точно вспоминал крайне важное. Неотложное. Точно ему было не о чем с вами больше говорить, таким додоном. Да, а на следующем концерте всё, как ни в чём не бывало, начиналось сначала.
( эпизод из жизни артиста )
|
|