| В начале жизни школу помню я |
[08 Jul 2014|01:22am] |
Тут надо рассказать о Нине Степановне, моей школьной учительнице литературы. У нас с ней установились странные отношения; судя по всему, НС меня боялась. Предельно неформальная, богемно-артистического поведения, которому литра служила как бы прикрытием (этакая Белла Ахмадулина от срединной десятилетки; тогда на это хорошо велись), она растерялась, столкнувшись с чем-то ещё более нелинейным и неоформленно свободным внутри меня.
Плюс, начитанность. Сбивавшая с ног всех моих преподавателей и в дальнейшем. Просто Нина Степановна была первая.
"Её чела я помню покрывало, И очи светлые, как небеса. Но я вникал в ее беседы мало..."
Заходя на урок (опасно близорукий, я сидел за первой партой прямо напротив учительского стола: списывать никогда не возникало никакой возможности, злобная математичка, похожая на Бастинду, торжествовала!), она с лёту бросала мне какие-то иллюстрированные журналы: "на, мол, почитай, пока я тут деткам родную речь преподавать стану".
Но, при этом, жилилась на пятёрки, то есть, не доверяла. Ставила четвёрки, говоря мимо глаз: "Бавильский знает всё, кроме того, что нужно по школьной программе". Придумала себе оправдательное заклинание.
Из-за этого приходилось учить нелюбимые книги с двойным усердием: первая парта (глаза в глаза с преподом) иного и не предполагает. Когда на выпускных экзаменах вытащил билет с Некрасовым в первом вопросе и Максимом Горьким во втором, НС даже ахнула от ужаса: что может быть противоположнее празднику непослушания чем революционные демократы? Чем пьеса "На дне" и поэма "Кому на Руси жить хорошо?"
Она не знала, что на нелюбимый тогда официоз я нарочно потратил раза в два больше времени и внимания чем на эстетически и политически приятных мне классиков. И когда, одним из последних в классе, я закончил свой ответ, она попросила подойти к экзаменаторскому столу, за которым сидела с кудрявой, завитой по тогдашней моде в фонтан из мелких спиралек, коллегой, и наклонившись к моему уху извинилась. За то, что все эти годы была не права и за то, что всё время ждала подвоха; что не доверяла.
Кстати, правильно делала (см. ниже). Однако, на этом она не остановилась, но попросила задержаться не на долго. Пришлось вернуться за парту. Когда все мои соученики благополучно (или не очень) прошли сквозь процедуру и исчезли за дверью, Нина Степановна вызвала меня к доске и представила коллеге. Мол, вот такой чудесный мальчик, много знает стихов наизусть.
- Дима, сегодня мы очень устали, экзамен был долгим и трудным. Не мог бы ты нам, во имя отдохновения нашего, прочесть что-нибудь из горячо любимого?
Внутренне я даже рассмеялся, но виду не подал. "Рильке", сказал с пониманием, "Пятая Дуинская элегия". Перевод Николая Болдырева.
( не так, как у Сорокина )
|
|