"Врубель как предчувствие": моё эссе о ретроспективе в "Новой Третьяковке". Журнал "Знамя" №4, 2022 |
[12 May 2022|12:52am] |
Выставка в «Новой Третьяковке» заранее назначена главным хитом сезона. В сложные, пандемийные времена промазать мимо аудитории гораздо опасней обычного — в бой должны идти не однажды проверенные жизнью культовые фигуры.
Вот и открывается такая экспозиция беспроигрышным мощным Тристан-аккордом.
Затакт, при входе в автономное выставочное пространство, кураторами Ириной Шумановой и Аркадием Ипполитовым выставлена эмблематическая «Царевна Лебедь» (1900).
Сразу же после нее посетители попадают в огромный зал вытянутой и неправильной формы с геометрически многогранными дырами в соседние залы.
Здесь впервые в истории рядом висят и друг на друга смотрят три живописных полотна.
«Демон сидящий» (1890), «Демон летящий» (1899) и «Демон поверженный» (1902).
Значит, зашли с козырей, задающих общий строй всему остальному проекту. С самой что ни на есть инфернальщины.
Людям она даже поинтереснее будет сумасшествия художника, прибереженного на финал.
Там, где уже совсем в иных, будто бы вспомогательных залах цокольного этажа при рассеянном свете показали беспрецедентное количество рисунков Врубеля «эпохи угасания». И это уже какая-то совершенно другая выставка.
Сделанные в разных психиатрических клиниках во время обострений (эти гротесковые изображения, похожие на злые шаржи, сценографы Сергей Чобан и Александра Шейнер поместили в «темные» комнаты, стены которых окрашены черным) и ремиссий (белые выгородки собирают внутри себя скетчи удивляющей силы, словно бы концентрирующие мастерство, накопленное художником за десятилетия активной работы), рисунки эти — документ невероятной художественной и экзистенциальной силы.
Эквивалентный, например, последним картинам и письмам Ван Гога или же вариациям на темы веласкесовских «Менин» Пикассо.
«Мистические тайны», однако, гораздо интереснее неярких «свидетельств», что не бьют по глазам, но нуждаются в пристальной расшифровке.
В привычке видеть, которую кураторы оставили напоследок, когда после кружения по экспозиционному лабиринту (чем-то он ощутимо напоминает оформление Даниэлем Либескиндом проекта «Мечты о свободе. Романтизм в Германии и в России», предыдущей глобальной выставки, прошедшей в этих же самых залах) сил у посетителя почти не осталось.
Тогда как, покуда зритель свеж и покладист, важно задать ему тему, под знаком которой биография Врубеля пройдет как влитая.
Лермонтовская энциклопедия определяет «демонизм» как отношение к миру, «предельная цель которого — разрушение существующих духовных и материальных ценностей, до обращения мира в ничто. Демонизм основывается на абсолютной воле его носителя, который воспринимает эту свободу прежде всего как свободу от моральных обязательств перед людьми…».
Если с отсутствием моральных отягощений тут все звучит вроде верно, то к разрушению всяческих там ценностей врубелевский Демон отношения не имеет.
Наоборот — одна из самых глубоких трактовок этого персонажа, навязчиво сопровождавшего художника на протяжении всей его творческой жизни, принадлежит искусствоведу Михаилу Алленову, трактует его как животворящую (результативную) энергию.
В сборнике выдающихся эссе «Тексты о текстах» («НЛО», 2003) Алленов объяснял образ Демона как фигуру, воплощавшую «самый дух эстетизма», то есть начало хоть и упадническое, но тем не менее максимально творческое. Следовательно, одухотворенное. Обладающее душой.
Вот и Врубель переживал, что такого Демона видят неверно — ведь дух этот «не столько злобный, сколько страдающий и скорбный… вообще Демона не понимают — путают с чертом и дьяволом, тогда как черт по-гречески значит просто “рогатый”, дьявол — “клеветник”, а “Демон” значит “душа”…».
( область первопроходства )
|
|