Великий раскол
Хотел еще на каникулах написать об этом в «Русский журнал», да поленился. Придется вкратце здесь. Они меня озадачили – дай, говорят, прогноз на развитие ситуации в будущем году. Как известный пророк, я задумался. И понял, что главная тема года – раскол. Любое общество состоит из страт, классов, называйте как хотите. Пока экономика развивается, классы находятся в динамическом равновесии. Богатые и бедные совместно производят товар, а затем потребляют его – согласно месту в социальной иерархии. Но в период кризиса противоречия неизбежно обостряются. Ведь кризис – это ситуация сокращения общественного продукта.

Представим себе волшебный пирог. Допустим, его размер растет. Что происходит? Каждый класс, имеющий в нем свою «дольку», получает своё. Допустим, пирог вырос на 10%. Значит, каждый владелец «дольки» тоже получит 10%. Все довольны, все склонны к сотрудничеству друг с другом. Знаменитая «классовая борьба» замирает (хотя и в этой ситуации богатые и сильные, конечно, попытаются тянуть одеяло на себя и им достанется больше чем остальным, но весь прирост они все же не сожрут).
Представим теперь, что пирог сокращается. Допустим, на те же 10%. Что происходит? Правильно, начинается война. Ведь для того, чтобы сохранить свою долю неизменной, ее владельцам приходится залезать на чужую территорию. Если некто контролирует 10% пирога и пирог сократился на 10%, то для сохранения доли нужно воевать. Проще говоря, если автопромышленник продавал раньше 100 машин, а из-за кризиса у него покупают только 90, то ему нужно залезть на рынок соседей, чтобы сохранить продажи на прежнем уровне. А у тех у самих кризис.

Итог – Дерипаска наезжает на импортные автомобили, правительство повышает пошлины, пошлины ударяют по импортерам, во Владивостоке происходит бунт. Схема вполне понятна. В России она отягощается сырьевой моделью экономики. Крупное государство, добывающее сырье, неважно какое, обычно делится на две неравные части – на тех, кто причастен к «трубе» и живет хорошо и тех, кто к трубе непричастен. Последние, конечно, живут на уровне третьего мира. В России годы путинского роста микшировали это различие. Пока верхи набивали карманы и парились в Куршавелях, низы получали дешевые кредиты и тоже жили неплохо. Но сейчас кредиты накрылись медным тазом. Следовательно, возникает угроза противостояния низов и верхов.

Забавно, что первым делом эта модель сработала на периферии Европы. Понятно даже, почему. Экономика здесь слаба, а демократия достаточно сильна для того, чтобы власти боялись тотального подавления протестных выступлений. Короче, микровыступления в Болгарии и Латвии, похоже, только первая ласточка. Другое дело, что экономики стран Западной Европы достаточно мощны для того, чтобы выдержать удар кризиса, а их демократические режимы достаточно состоятельны для того, чтобы канализировать протестную энергию масс в обычное голосование на выборах (и потому позиции мадам Меркель, у которой выборы в этом году, не так уж однозначно хороши, несмотря на оглушительные рейтинги популярности ХДС).

А вот что будет с Россией - интересно. С одной стороны, раскол между элитой и быдлом в ситуации кризиса неизбежен. Если только кризис не завершится «вдруг», через месяц и нефть не станет снова по 500 долларов литр. Теоретически, кризис должен означать начало «классовой борьбы» между теми, кого оттеснили от пирога и теми, кто пока у него находится. Однако наш режим относительно более репрессивен, чем европейские. С другой стороны и механизма канализации общественного недовольства путем выборов у него нету. В наших условиях непредставим приход к власти какого-то протестного «Обамы». Многопартийный режим в России де-факто ликвидирован, да и в 90-е годы он распространялся в основном на выборы в парламент, президент избирался по сути безальтернативно даже в 96-м (когда Чубайс пугал, что ежели не проголосуют за Ельцина, будет переворот).

А это, в свою очередь, вызывает вопрос, в каких формах может происходить противостояние между властью и оппозицией. Будет ли оппозиция «ломать» власть? Для ломки, на первый взгляд, ресурсов нету. Значит остается только прицепляться к местным конфликтам, вроде происходившего во Владивостоке. Однако протестанты типа владивостокских – добрые рабы, они не бунтуют против власти как таковой, они хотят лишь добиться от нее уступок по своему вопросу. И потому не готовы общаться с оппозицией просто потому, что бояться, что их обвинят в нелояльности. Это напоминает Францию времен Фронды, где все воевали против всех, но при этом склонялись перед властью Короля.

А значит, вопрос только в том, сумеет ли оппозиция найти лидеров и такие формы протеста, которые окажутся комфортными и морально приемлемыми для протестующих. А это – большой вопрос. Значит, скорее всего, на первом этапе кризиса нас ожидают просто стихийные бунты на местах. Поскольку власть у нас есть одновременно оппозиция самой себе это может означать, что в рост пойдут те группировки во власти, которые сейчас оттеснены в маргиналию. Действительно, если условный Белых может быть губернатором, то почему он не может быть министром. А во власти таких людей, которые были оттеснены от руля управления во второй срок правления Путина, довольно много.