я тут обчитался сами знаете кого и меня прёт рассказать вам немножко фигни ни о чём мелкими буквами.
но совсем ни о чём писать нелегко, поэтому, подчёркнуто неоригинально, я хочу рассказать о книге, которая повлияла на меня в детстве.

по-хорошему, слово «повлияла» следовало бы заменить словом «изуродовала», но это может создать у вас ощущение будто я жалуюсь, хотя тот человек, который мог, хотя бы гипотетически, пожаловаться, был задушен в зародыше много лет назад.
вообще, я знаю только одного, много — двух человек, которые могли бы с основанием говорить об изуродовавших их жизнь книжках.

один такой человек учился со мной в одном классе и звали его аркадием гайдаром. учился он неважно, пионером он был посредственным, даже другом был — так себе. вообще, его жизнь уже тогда не задалась.
вы можете возразить, что жизнь аркадия сломали не книжки, а его родители, и вы будете отчасти правы.
но вам придётся признать, что не будь книжек — и аркадию жилось бы полегче, а вот пожить без родителей было бы намного труднее.

для пущей выпуклости могу проиллюстрировать эту мысль ещё одним жизненным примером. жили-были в англии некие поттеры; в начале 90-х у них родился сын, и вы уже поняли как они его назвали.
поставьте себя на место родителей. если бы поттеры умели предсказывать будущее, они бы, возможно, поступили осмотрительнее. или если бы писатель роулинг спросила у них разрешения перед тем как нагадить.
а теперь подросшему гарри приходится представляться незнакомым людям как: «меня зовут, только не смейтесь».

причём, ладно бы людям, но и девушкам тоже.

но я отвлёкся.

обычно, люди привирают когда говорят о важных для себя книгах. вместо того, чтобы рассказать о книгах, которые на них повлияли, они предпочитают говорить о книгах, которые им запомнились.
тут можно вспомнить разные анекдоты про людей, которые ищут потерянное под фонарём, потому что под фонарём светлее.

я не исключение; больше всего мне запомнилась безумная книга «аничка-невеличка и соломенный гумберт», но привитый мне в итоге вид безумия явно происходит из другого места.
в первую очередь повлияла на меня, мне кажется, оранжевая книга из «библиотеки пионера» об уральском мальчике с ящиком самоцветов, про которую я помню очень немного, хотя и прочёл её раз пять. ничего общего со сказками бажова.

жизнь этого мальчика была наполнена борьбой и свершениями. папа мальчика сражался в соцсоревновании с папой одноклассника и, очевидно, проигрывал.
в учебном плане мальчик был просто мальчиком, ну и кто вообще будет относится к учёбе всерьёз.
единственный шанс мальчика не потерять лицо заключался в собирании коллекции уральских самоцветов для школьной выставки.
самоцветы были собраны, отполированы, помещены в специальный ящик и подсвечены изнутри электрической лампочкой, и красота этого ящика оказалась настолько невообразимой, что конкуренты увяли и даже родительское соцсоревнование отступило на второй план.

так сказать, ударим искусством по безнадёжью.

я никогда в жизни не хотел ничего больше чем жить на урале и сделать себе такой ящик.
вместо этого, я жил на дальнем востоке, и был вполне себе уравновешенным ботаником без особых примет.
причём, не могу даже сказать, чтобы у меня были какие-то проблемы в школе, которые нужно (или можно) бы было решить таким волшебным ящиком. но меня не занимали мелкие подробности.
я просто навязчиво хотел найти много уральских самоцветов и сделать из них ящик, загадочно подсвеченный изнутри лампочками, поэтому я часами ползал по грандиозной куче гравия за гарнизонной котельной, собирая там разноцветные куски халцедона.

вы, скорее всего, даже не знаете, что такое халцедон, а вот мне предстоит пронести это знание через всю жизнь.

единственное, что вам действительно нужно знать, это то, что халцедон — один из самых скучных самоцветов. жизнь вдали от урала зачастую бывает сурова.
кроме того, я не знал, как полировать камни, и не знал никого, кто мог бы это знать.
поэтому мой ящик был проектом глубоко теоретическим; сначала нужно было набрать стоящих камней, а уже потом думать куда двигаться дальше.
тем более, что за пределами урала стоящие камни практически не попадались.

программисты называют такой заворот извилин рекурсией.

так я стал теоретическим геологом. в свои студенческие годы я знал нескольких практических геологов и все они, как один, читали в детстве какие-то совсем другие книжки.
камни были для них всего лишь поводом выбраться на природу в хорошей женской компании и как следует выпить.
теоретический же геолог, это такой человек, который сидит один дома на сундуке с халцедоном и учит наизусть определитель минералов.

самое неприятное в этой истории то, что такие привитые навыки становятся совершенно автоматическими, моторными.
я уже очень давно перестал носить в карманах камни и у меня больше нет определителя минералов, но, инстинктивно, я продолжаю собирать свой волшебный ящик.
то есть, каким бы делом мне не приходилось занимался, я собираю все доступные мне куски, относящиеся к делу, и складываю их в кучу.
эти куски никогда не бывают блестящими до той степени, чтобы их стоило полировать. понятно, что куски годные для ящика можно найти только на урале.
а пока приходится просто сидеть и изучать определитель.

на этом месте следует сделать какие-то глубокомысленные выводы, но мне совершенно ничего не идёт в голову.
мой ящик опять не собран до конца. попробую-ка я пойти, набрать ещё халцедона.