Я сижу в кабинете Веры Васильевны в Первом московском хосписе.
В хосписе лежат тридцать умирающих от рака людей, но здесь нет запаха больницы и нет запаха смерти, про которые Вера Васильевна говорит, что это два разных запаха. На стене — портрет английского журналиста Виктора Зорзы, а на полке — его книга “Жизнь среди потерь”. Поговорив со мной, Вера Васильевна ушла по каким-то неотложным делам. Почему-то я чувствую себя очень обнадеженным. Я читаю правила хосписа: “Мы работаем с живыми людьми, только они, скорее всего, умрут раньше нас”. Или: “Каждый живет свою жизнь. Время ее не знает никто”. Или: “Выступать против эвтаназии в отношении пациентов с онкологическими заболеваниями. Хосписы — доказательство того, что страдания этих пациентов можно облегчить, а жизнь сделать достойной”. Дочь Веры Васильевны Нюта рассказывает мне, что полгода назад маме поставили онкологический диагноз. И тогда первым делом вся семья стала думать, что будет с хосписом, когда Веры Васильевны не станет. И решили, что надо сделать благотворительный фонд, который возглавит Нюта, с юных лет работающая в хосписе. Нюта говорит, что, когда стало понятно, что в сроки, отпущенные Вере Васильевне онкологами, фонд она создать не успеет, диагноз не подтвердился.
— Как вам удалось создать хоспис? В 90-е годы! Не то что об умирающих, о живых-то людях никто не думал.
— Это не я, — отвечала Миллионщикова. — Это Виктор Зорза. У него дочь умерла от рака в английском хосписе. Он всю жизнь скрывал, что в Советском Союзе он сбежал из лагеря. Но потом, когда дочь стала умирать, он рассказал ей, что он из России, а дочь ему сказала: “Папа, ты должен сделать там хосписы”. И он снова зажил этой своей любовью и ненавистью. Он был ярым антисоветчиком и персона нон грата в Советском Союзе. А после перестройки он приехал в Петербург. Он говорил о хосписах Собчаку, Чубайсу, который тогда работал у Собчака, Дмитрию Сергеевичу Лихачеву, Нарусовой. Он говорил, что хосписы необходимы России, потому что эти больные брошены. После того как хоспис был открыт в Петербурге, Зорза пытался попасть на прием к Лужкову, но Лужкову было не до этого. И тогда Зорза привез Лужкову личное письмо от Маргарет Тэтчер. В письме Тэтчер просила, чтобы Лужков встретился с Виктором и выслушал его. В это время я и познакомилась с Виктором. Работала тогда в институте радиологии. Ходила за каждым больным, которого выписывали умирать домой. Совершенно бесплатно ездила по всей Москве. А Виктор кричал на меня: “Вы должны помогать тысячам, а не единицам! Вы должны организовать службу хосписов, а не мотаться по визитам!” А я была совершенно уверена, что организовать службу хосписов в Москве невозможно, и говорила ему: “Вы организовывайте, а я потом подойду”.
В 92-м Лужков дал нам здание. Тогда было такое время. В Москве была куча бесхозных зданий. Можно было сделать запросто целую сеть хосписов. Мне не хватило ума получить тогда эти бесхозные здания. Сеть хосписов появилась только благодаря Андрису Лиепе. Он устроил с женой Катей и сестрой Илзе гала-концерт “Большой театр — московскому хоспису”. Там я впервые увидела Цискаридзе, который как раз упал и разбил колено. Там познакомилась с Лужковым.
Я привела свою больную, которой мы в общей сложности подарили восемь лет жизни. Она была кандидатом филологии, потрясающей женщиной, говорила две минуты, но так, что завладела вниманием Лужкова. Лужков вышел на сцену и сказал: “Я даю всем москвичам слово, что в каждом округе будет по хоспису”. Сегодня в Москве восемь хосписов. И строятся еще два. Это заслуга Лужкова и Лиепы.
( Read more... )