| 12:43p |
мутации вспомогательных глаголов сердца
Шизоидные тренды.
Новые проявления человеческих автоматизмов ,которые так ненавидел и всю жизнь с ними боролся Гурджиев.
Бессмысленные,без всякой заинтересованности добавления в "друзья",не помня имен и лиц .Тотальная репрезантация ,ждущая востребованности ,но вне всякой способности всмотреться в трансляцию другой жизни.Остановиться в мире оглохшем от звуков кликов мышью.
Преподнося свой удел цифровой витриной брендового бутика,вернисажи благополучия в высоком разрешении ,ванити фаир ,но стоит озвучить свой интерес и симпатию,начинают визжать и возмущаться ,относясь к протянутой для рукопожатия руке с ксенофобским ужасом ,не отдавая себя отчета в противоречии :появление другого -оказалось возможным благодаря их проступку регистрации в китайском муравейнике социальной сети.
Честность выродилась в редкий дар,сродни умению играть на скрипке.
К сожалению для меня не имеет значения,все что останется после социопатичной Светы -это все то что останется после меня.
Ни объятий,ни ребенка.фотографии с моим именем на водяном знаке ,где эта женщина -выглядит вульгарной жидовской гейшей в компании мужиков от сохи. |
| 1:44p |
Возвращаясь к Генри
quote Тропик Рака
Я -- один с моим огромным пустым страхом и тоской. И со своими мыслями.
В этой комнате нет никого, кроме меня, и ничего, кроме моих мыслей и моих
страхов. Я могу думать здесь о самых диких вещах, могу плясать, плеваться,
гримасничать, ругаться, выть -- никто не узнает об этом, и никто не услышит
меня. Мысль, что я абсолютно один, сводит меня с ума. Это как роды. Все
обрезано. Все отделено, вымыто, зачищено; одиночество и нагота.
Благословение и агония. Масса пустого времени. Каждая секунда наваливается
на вас, как гора. Вы тонете в ней. Пустыни, моря, озера, океаны. Время бьет,
как топор мясника. Ничто. Мир. Я и не-я. Умахарумума. У всего должно быть
имя. Все надо выучить, попробовать, пережить.
Он -- еврей, этот Боровский, и его отец
был филателистом. Вообще весь Монпарнас -- сплошные евреи. Или полуевреи,
что даже хуже. И Карл, и Пола, и Кронстадт, и Борис, и Таня, и Сильвестр, и
Молдорф, и Люсиль. Все, кроме Филмора. Генри Джордан Освальд тоже оказался
евреем. Луи Никольс -- еврей. Даже ван Норден и Шери -- евреи. Фрэнсис Блейк
-- еврей или еврейка. Титус -- еврей. Я засыпан евреями, как снегом. Я пищу
это для своего приятеля Карла, отец которого тоже еврей. Это все необходимо
понять.
Из всех этих евреев самая очаровательная -- Таня, и ради нее я бы сам
стал евреем. А почему нет? Я уже говорю, как еврей. Я безобразен, как еврей.
Кроме того, кто может ненавидеть евреев так, как еврей?
Вот уже семь лет день и ночь я хожу с одной только мыслью -- о ней.
Если бы христианин был так же верен своему Богу, как я верен ей, мы все были
бы Иисусами. Днем и ночью я думал только о ней, даже когда изменял. Мне
казалось, что я наконец освободился от нее, но это не так; иногда, свернув
за угол, я внезапно узнаю маленький садик -- несколько деревьев и скамеек,
-- где мы когда-то стояли и ссорились, доводя друг друга до исступления
дикими сценами ревности. И всегда это происходило в пустынном, заброшенном
месте -- на площади Эстрапад или на занюханных и никому не известных улочках
возле мечети или авеню Бретей, зияющей, как открытая могила, где так темно и
безлюдно уже в десять часов вечера, что у вас является мысль о самоубийстве
или убийстве, о чем-то, что могло бы влить хоть каплю жизни в эту мертвую
тишину. Когда я думаю о том, что она ушла, ушла, вероятно, навсегда, передо
мной разверзается пропасть и я падаю, падаю без конца в бездонное черное
пространство. Это хуже, чем слезы, глубже, чем сожаление и боль горя; это та
пропасть, в которую был низвергнут Сатана. Оттуда нет надежды выбраться, там
нет ни луча света, ни звука человеческого голоса, ни прикосновения
человеческой руки. |
| 4:26p |
Забыть тебя
эмин агаларов за белым роялем женатый на невыходящей из тиража Подкаминской .дом размером с кирху возле поместья княгини фон Бисмарк.диетические ланчи,серые айфоны,гоночный мотоцикл .
Я сижу в трусах ,после дождя,в сумерках .Дай мне тебя забыть.
Я любил все что было очевидным в ней с самого начала,прекрасная дрянь,патологичная имморалистка,алкоголичка,токсикоманка,наркоманка,принимая свой цинизм за утонченную продвинутость и оправдания своей бездушной ебле.
Тысячи девушек репатриировавшись сюда подростками прошли через это,но шахидка своих убийственных генов продолжает и в 32 года .
Правда о ней стала деликатесным фуражом для гнева и ненависти.Другого пути к забвению нет.
Феноменальная безжалостность этой женщины обременила меня необходимостью невыносимых детоксикаций.
Без союзников ,один на один с геноцидом ее бессовестности. |