Как я ставил "Двух ангелов..." в табакерке. Часть 11
В Египте волосы мои порядочно выгорели. И я их перекрасил в совсем блондина. Раз у меня ангелы в блондинистых париках – значит, и я пускай буду блондином. Говорят, Ларс фон Триер пришел снимать сцену групповухи в «Идиотах» совсем без одежды. Из солидарности с актерами. Пусть поймут еще, кто тут настоящий ангел, я надеялся. Кто есть ху. Правда, смешно?
Но Табаков ничего не стал понимать. Он даже вовсе не стал смотреть мои исправления. У него были уже другие задачи. Новый председатель Комитета по Культуре г. Москвы Худяков Александр Ильич ему уже объяснил всю мою подноготную.
Меня нужно было теперь красиво убрать. А для начала объяснить актерам в чем я не прав.
Он пришел, и просто стал разговоры разговаривать. Такой, ускоренный застольный период. Например, начал с того, что для Пашкина это очень остро, что Стронцилов к нему ночью пришел и знает все его грехи. На вопрос, а что, собственно страшного в таких Пашкиных грехах как воровство марок в ранние школьные годы или подсиживание товарищей на работе, и почему он должен сильно бояться из-за этого Стронцилова – смутился.
- Ну, вот когда к тебе в офис придут с проверкой – ты что, не испугаешься?
- Испугаюсь, конечно. Но не до смерти. Это вопрос ста баксов им дать на лапу. И то! Еще подумаю. Приходили недавно – спрашивали договор на аренду помещения. Я их послал по месту юридического адреса. Что у них там есть конкретно на меня?
Сейчас время такое, что никто ничего не боится. Наверху так сильно воруют, что на мелочь вроде меня никто внимания не обращает. Никто полностью не платит налогов. Ну, кроме вас, Олег Павлович, конечно.
- Да. Я такой.
- Ну, вот. Поэтому мы тут придумали всякие чудеса. У Стронцилова нет тени, дверь сама открывается – закрывается и т.д. Вот такую мистику я бы испугался не на шутку.
После этого он перестал вообще у меня что-нибудь спрашивать. Только с актерами. С Михаилом и Александром. Они очень рады. Хомяков с «Билокси-блюз» уже не репетировал ничего с Табаковым, а Воробьев – вообще впервые за десять лет работы в театре так общается с руководителем.
Воробьеву:
- Смотри, что он там говорит. До этого пытается приспособиться. (Читает текст) «Принести пользу людям». Вообще, кто он в социальном смысле? Бизнесмен? (Ко мне.) Вот, ты – бизнесмен. Ну, я – тоже, в каком-то смысле, имею представление об этом. Не такое конкретное. Но когда я договариваюсь об оплате спектаклей, тоже, тот же самый бизнес, ну, более нерегулярный, что ли... Ну, такой, в каком-то смысле, с примесью лирики. Я не думаю, что он выше такой мелкооптовой базы. Нет. Не думаю. 125 метров квартира. По тем временам, все-таки, какое это время? Не сейчас, ведь? Ну, и сейчас! 125 метров, первоначальная стоимость, если вовремя купить значит – 125 тысяч $. Это немалые деньги. Значит, какой-то был момент, когда хапнул. Да? Взял кредит. Ну, хорошо.
Это другое. Другое. Я убежден в этом.92-й, 94-й год. Когда стал райком нашим спонсором?
Короче – хапнул, и стал множиться. Но не сильно множиться. Выплатил 125 и живет уже. И, грубо говоря, вкусил уже. Это страшная вещь. Вот - во МХАТе, три месяца как они стали получать деньги, а Гарик два раза заболел и Миронов – один раз. Значит, я пишу письмо: «Уважаемые коллеги! В результате несчастных случаев, заболеваний наших товарищей, из наших с вами карманов изъяты полтора миллиона рублей. И получите вы в будущем месяце сообразно этому – процентов на сорок меньше денег». У-у-у!! Как лица изменились!
Я человек восемь охватил. Отчаяние! «Я мог ввестись!» - Вот природа человека! Только, только раздышался я,… Слава Богу, у вас астмы не было, а у меня была. Страшно было, когда трезвучие появилось в дыхании. Это было у мамы. У меня наследственность плохая очень. И у бабы. Бабы Оли. Не слышали никогда? (Изображает трезвучие.) И вот этот самый кореш мой Сашка, он мне в жопу вкатил три инъекции глобулина. Чудом, до сих пор, у меня нет астмы. 20 лет. Только вот раздышался. Только, только. И тогда, в этот момент накрывают! Не защищен ничем. И это очень важно. (Ко мне.) И когда ты говоришь «дать 100 баксов», или тысячу – это от тебя пиявки отстают, кровососы, паразиты. Важно, что это другое. Надо детерминировать это. Как только мы перейдем на эту логику… Пьеса, мягко говоря, несовершенна. Это не Вампилов. Но Витька Шендерович не выдает себя за Вампилова. Он пишет довольно горький, лирический памфлет. Лирическую публицистику.
Когда вы видите его, так сказать, лучшие упражнения…. Ну, я понимаю... Я тоже не смотрю. Поэтому – редко. Но, что? Не за Чехова себя выдает. Не за Островского. Каркас дает. Давайте? Понимаете? Вот это очень важно. Как только вы начинаете говорить «в жизни» - ни хера, извините, не получится. Как только по этой части пытаетесь пойти – нет. Только своими закромами. Вот, сможете перевести это на язык своих душевных ресурсов – будет спектакль. Не сможете – подохнет он. У нас уже так бывало не раз. Незабвенной памяти ….(Пробует читать текст пьесы) «Ничего не грешен, не надо только про пользу людям! Зверею! Коньяк есть? Армянский?» Не надо вот этого холуйства! (Загорается)
Очень важно, чтоб у вас закусь была! Вообще, вот это вот. То, что вы смахиваете. Это плохо. Русский процесс. (К Хомякову) Ты можешь себя вспомнить? Когда ты махнешь – чтобы без салата оливье?
Хомяков: - Я не люблю салат оливье.
- Ну, ты не любишь салат оливье! Ну, хорошо! Ну, черт! Запиваю я!
Хомяков: - Коньяк – нет. Коньяк – обязательно надо чем-то….
О.П. перебивает в присущей ему манере упрежденно и преувеличенно соглашаться:
- Ну, правильно!! Ну, говеный же! Не могу… Водка!- нормально! Выпью и аппетит появляется! Все равно этот процесс очень важен. И он будет понятен этим. (Показывает в зрительный зал.) Ну, во всяком случае, что ты думаешь, у него в холодильнике не полно?
- А…
- Ну, правильно!! Как говорится, это - ваше дело, но… (читает текст) «Сядьте! Со свиданьицем! Будьте здоровы!»- он ему говорит, - «Не хочется вам со мной… не хочется». Вот я себя сам вспоминаю. Когда она ушла…. Когда инфаркт был….. Какое-то время – слом… Когда лечение было – нужно лежать. 49 дней. На спине. Пролежишь – тогда вылечишься. Во вторую ночь сестренка уже пришла… Я ее сделал….
Воробьев, видно, давно уже улетел со своими мыслями далеко и некстати перебивает на самом интересном месте: - Извините, Олег Павлович, а в какой момент я понимаю, что это человек не из КГБ, а ОТТУДА?
О.П. с трудом возвращается к нашим баранам: -Это ты реши сам… но я думаю, что…здесь. С выпивкой это должно произойти. «Коньяк – есть?» Неотвратимость. Вот как следователи у нас дожимают. Возбуждаясь. Со мной этого не было, правда. Но Мишка Тарыгин рассказывал эту схему. Тихо так говорят: - «Сюда. Сюда, пожалуйста…» Когда его вели по коридорам Лубянки.- «Сюда, пожалуйста». А потом (неожиданно громко):
- «Гав, гав, гав!!!» - Приемчик такой. Здесь, в каком-то смысле, то же самое. Только обратным ходом произошло. Сначала задавили, потом: - Говно. Лежишь в говне. И говно ты сам. Трахаться хочешь? Вот – твой уровень. Он открыт, что-л.… Понимаешь?
Саша делает попытку зацепиться за это «Понимаешь?» и перевести словоизвержение худрука хоть в какое-то полезное для репетиции русло: - Понимаю. Но до конца не понял одну задачу…
- Я думаю, важна неотвратимость беды, которая со мной произошла.
- Акцент нужен где…..?
- Я думаю (перебивает) – не нужен. Важно, что ты понял. Что он – сильней. Он, как-бы это сказать, ведущий. Окончание. Или многоточие, уж во всяком случае. То есть, от земли тебя оторвали.
Саша снова пытается вставить хоть пять копеек: - Человек с неограниченными возможностями пришел к человеку с неограниченными пороками…
- Вот!! Вот!!! И все.
( И сразу пауза, когда понял, что заткнул все конкретные разговоры. Пытается читать текст.)
- Дальше, значит … «Со свиданьицем!» Он же ему акомпонирует все время. Короче говоря, он приговор сказал: «Сами увидите». Ты принял его правила игры. И махнул! Ты, вот, кстати говоря, почти не делаешь, а есть у Стронцилова вот это… (корчит презрительное лицо) потом, после второй, у русского ангела и у русского человека – серьезно брать. Как у Вампилова этот, который играет на свадьбах и похоронах… Сарафан! (Делает фирменную гримасу Матроскина) – «Ну, что тебе сказать?» Я вот это по Ефремову проходил. Это очень важно. И ты хмелеющий. И он хмелеющий. (Вздыхает. Чем дальше, тем монолог народного артиста становится несвязнее). Но вне этого… Вот, я помню, когда ты там говорил – «трезвый человек» - это не возможно. Не может этого быть просто. Но тогда – это что? Политинформация? Ветеран пришел в десятый класс? Накануне дня победы?
Хомяков, не выдерживает: - Вот, мы все время на этом и спотыкаемся. Что это такое…

Для меня это неожиданно. Оказывается у нас проблемы какие-то.

- Погрузите это в обстоятельства! И вот в то, что я называю «ментальностью»!

Со стороны эта ситуация напоминает консилиум в психбольнице. Пожилого больного собрались послушать молодые врачи. Двое – верят в выздоровление, пытаются воткнуться в его бред и все время обнаруживают некоторую логику в его говорении. Но не больше чем на пол фразы. А третий (я) сидит безмолвно, и понемногу презирает своих коллег за излишний оптимизм.

-Бытовуха! Не бытовуха в смысле «покажи мне свою жэковскую книжку платить», а в психологическом смысле. Мы так устроены. После того как кирнули. Да?
А одному худо совсем. Ну, вот я помню Романа Кузниченко. Однажды пришел ко мне, и я стал ему наливать. До такой степени ему было худо, дескать. «Возьмите меня назад». Ну, что – я тебя возьму? Тебе надо перестрадать все что было. Возненавидеть внутри. «Да, Олег Палыч.» Ну, что это такое? Ну, бред сивой кобылы. Вроде – руководитель театра.. спаивает…Ну, подумай сам?! Где такое может быть? Но – самое смешное – так оно и получилось! На самом-то деле. По жизни. Но это не нормальная логика для всего мира. Нам говорят: богоизбранный народ – евреи. Вот! Вот – богоизбранный! Как у Пастера. То – палочку кока привьет, то – революции.. «все люди – братья!». Семьдесят два года мудохались! В обмане, во лжи! В гнуси, в мерзости, в воровстве!... Ну, идем дальше.
(Читает текст) «С Божьей волей ничего нельзя сделать. – Ну, попробуйте». Смотри, он тебе на что давит? Что это такое? Это разговор с неограниченной верой в его возможности.
Вот эти слезы – они не сами по себе слезы. А это – тот случай, когда остается один человек на голой земле, и никто помочь не может. Только вот ЭТОТ человек. (Читает текст с интонациями.) Бывал ли ты у порога, когда так ясно все становится? Вот это человек. Он – тверд. И – жахнул стакан. И – свободен. И – совсем мало изменился. Тогда еще? Да? Ну, как сблизиться? А? Как сближаются? Почему, вообще просят: - Олег Палыч, выпейте с нами! А? Сейчас до чего дошли богатые люди? (Показывает как «богатые люди» разговаривают с официантами). Ну, для чего это делается? Сблизиться! Ты – человек, и я – человек! Вот… Продвижение, что-л. Да? Протекает это достаточно разнообразно. И потом это опять вернется. Почему он протестовать стал против этой канцелярии? Иерархии. Ну, потому, что – правдоискатель. А как иначе? Другие-то – не протестуют! (К Хомякову.) Ты себя вспомни. У тебя есть такие ноты в поведении.
Хомяков оживает: - Там такой момент есть… Я сегодня ехал и думал. Изначально был Господь Бог (смотрит значительно на Табакова). И были ангелы. (Скромно).
Табаков: - Да.
Хомяков: - ЕГО ангелы. Со временем Он начинает канонизировать других святых. А эти ангелы – в загоне. Как говорится: лицом к лицу – лица не увидать, большое - видится на расстоянии. Их уже не слушают, а вот тех начинают слушать. А ОНИ-то – изначально…..!!!!
Но Олег Павлович не схватывает, что у него «изначально» осталось два только ангела – Хомяков и Смоляков. Его несет своим, неведомым путем:
- Что Матросов? Ну, говорят, споткнулся. «Не могу! Не могу!» Не выдерживает. Это называется – количество адреналина превысило предельно допустимый уровень. (К Хомякову.) Ты – хорошеешь после двух стаканов?
- Ну, а, кто ж - не хорошеет?...
- Ну, так вот! Ну, так – вот!! Стронцилов выпивает после этого свой стакан. А почему?
- А вот это как перевести на язык нормальный? Его в пять утра отключают…
- Стоп! Когда мы говорим про опоздание и про встречу. Это ведь тоже – своего рода – протесты. Чего они хотят? Господи, прости! Но он же явно идет на обострение.
Но внутри самовар гудит: в пять утра отключат! Даже в нашем сраном.. Не тот масштаб, конечно… Когда я написал заявление, с Валерием Фокиным, пошли во двор и стали жечь визитные карточки… Искали обострение… И вот дальше, на восьмой странице, когда оба выжрали по два стакана…Так и не идентифицировал его:- «Где крылья?» Какой страх? Если выжрали по два стакана. Знаешь, как вырезали воротник у Марии Антуанетты? Чтоб не соскочил нож.
- ….?
- Ну, конечно! И вот начинается самое поганое, противное, то есть – ты воспользовался служебным положением. Ты, воитель духа, устраиваешься. Ближнего своего смахнул. Вот … Я думаю, что я больше никогда такой глупости бы не сделал…
Однажды был момент. Егор Гайдар, сын моего дружка Тимура, позвонил мне накануне дефолта. По-моему, у меня было 120 тысяч на книжке. Заработал. Двенадцать «Волг»! И Егор звонит, говорит: « - Дядя Олег! Пожалуйста, заберите». И злоба у меня пошла из ушей! Около десяти минут матом! Ну, ты видел, чтоб я десять минут матерился?! А это рушилась вся моя жизнь. Было мне 56 лет в это время. И вот... Все это на черный день. Люся, я, дети, внуки – 12 «Волг»! И так они лежат! Это я хочу тебе сказать про протест. Никаких горних высей. Это я себя идентифицировал с народом. И вот как народ… Как там, у Ахматовой… «Нет, не под чужим небосводом, не под защитой чуждых вод. Я была тогда с моим народом….» Десять минут мата! И сердце прихватило. Взял десять капель валокордина и отошел…. А нужно было снять и обменять на доллары!... Какая мера злобы!
Помню, у отца было три с половиной тыщи. Книга у него вышла в Саратове. Он командовал санитарным поездом. Орден и две медали. Пистолет и цианистый калий. Не знаю. Я только про это думал.

(Думал, думал, а сам не позвонил старику, почему-то. Или телефона в Саратове не было.
Но зато он был с народом. Против Гайдаров.)

- Протест – протестом, а вот начинается это говно. (Читает текст Стронцилова с выражением. Время от времени вскрикивая. Останавливается.) Чем ближе пять часов утра – тем больше растерянности. Человек растерян. Все равно – не готов. Гитлер – готовился, готовился, и оказался – не готов. Надо прожить жизнь. Пройти через круги познания. (Начинает петь.)
«И снится нам не рокот космодрома…» Вообще, если б мы пытались это делать неким гражданским изъявлением… (К Хомякову) Есть для тебя сейчас смысл в этом твоем подвиге?
- Конечно.
- Ну, какой? Я к чему, Миша, веду. Ну, не мудак ли ты, что все это сделал?
- .....?
- Что-то в системе изменилось?
- Нет.
- Дошло до Господа?
- Нет.
- А трезвый твой ум и остойчивость, которая привыкла к протесту, единица сопротивляемости против всеобщего оглупления, вот это – убрали!!
- Я знал, на что шел.
- Ой! Когда знают на что идут – все равно надеются. Человеку свойственно думать, что прорвется. Но только – сдали тебя! Рассказ о заблуждениях молодого Вертера! Не повторяй ошибок, Билл!
- Ну, вот такое со мной случилось…Я все равно не жалею.
- Да, это – ради Бога! «Не жалею» человек словами говорит. А в этот момент видит призрачность своих надежд. «По совести, по правде», а все пришло к тому, что я куплю иерархов Николая Крутицкого и Коломенского беспошлинной торговлей алкоголем и сигаретами. А женщина, которая слева от Алексия стоит!... (Шепотом). «Вы, пожалуйста, больше не назначайте спектаклей в праздники». А у них там была, оказывается, раздача подарков, а я три года пропускал. Начальница всех его финансов. Мне Сашка Лазарев рассказывал. И Наташа Фатеева. Ну, ладно. Это другая тема. Теперь у нас с Нотариусом сцена…
Воробьев: - Нет. Теперь – «картошка».

(Оказалось, что все это время шли по первоначальному тексту, который Шендерович переписал уже полгода назад. Но Олег Павлович его еще не прочитал.)