pustovek's Journal

Немного памяти...

Вчера, 5 декабря исполнилось бы 85 лет дяде Володе... писателю Владимиру Тендрякову. Он умер, когда мне было всего четыре года, в 1984. Инсульт. Воспоминаний почти не осталось. Только пару смешных историй, которые я знаю со слов других. То что я хорошо помню, это разделение мира... то есть дачи на первый и второй этаж. Первый - этаж жизни. Второй - запретная зона. Там работает дядя Володя. Вот это: "Тише, дядя Володя работает" мне запомнилось очень хорошо. Таково свойство детской памяти. Она помнит запреты.
А потом, после... остались книги. Наверное, прочитал я слишком мало и шеститомник собрания сочинений, оставшийся в Иерусалиме укоряюще смотрит на мое отсутствие. Но удивительная лиричность и вместе с тем детская суровость "Весенних перевертышей" (порой мне кажется что мир до сих пор играет в переверытши и со мной), подростковая пронзительность "Ночи после выпуска", пожалуй одной из лучших повестей о школе которые я когда либо читал, которая удивляет своей вечностью и страшная действительность "Хлеба для собаки" - пожалуй даже этого школьного набора Тендрякова мне оказалось достаточно, чтобы навсегда влюбиться в эти тексты и головокружительный русский язык, из которого сплетаются миры этих книг.
А еще осталась удивительная атмосфера этого дома в поселке писателей на "Красной Пахре". Огромный кабинет с бесконечными книжными полками. Мое детское сознание было сражено на повал ста томами энциклопедии Брогауза и Ефрона. Я мог часами листать эти страницы, где встречались загадочные буквы и бесконечные твердые знаки. И настоящай рапира в углу комнаты. И еще трость, которая превращалась в острый кинжал. И конечно же она... египетская Нефертити смотревшая на меня с верхней полки. А на первом этаже, висели афиши спектаклей: "Ночь после выпуска", "Три мешка сорной пшеницы"... А еще, был какая то афиша на неизвестном мне языке, на котором была изображена почти обнаженная девушка. Она воистину пленила мое воображение и я поднимался на несколько ступенек верх по лестнице, чтобы оказаться с ней лицом к лицу и долго смотрел на нее через перила.
В то время, поселок наверное переживал не простые времена. Уходило целое поколение. Для меня имена Твардовский, Гилельс, Трифонов были прежде всего именами соседних дач, а тогда еще живой детский писатель Юрий Яковлев - страшными собаками которые прыгали на меня из-за соседнего забора. Еще не застроенный трехэтажными домами лес, в котором опята росли до верхушек деревьев и земляника на участке. И имена аллей - такие простые: средняя и малая. И дерево с дикими горькими яблоками. И я на велосипеде... А вот я бегу вокруг дома навстречу большим рукам дедушки Гриши (он тоже умер в 84-ом). А бабушка сидит на крыльце и чистит грибы (она умерла в 93, когда мы уже уехали в Израиль). И время остановилось... А вчера бы дяде Володе исполнилось 85.

Интересные тексты о Владимире Тендрякове, фотографии и рисунки на сайте Красной Пахры:
http://www.pahra.ru/chosen-people/tendriakov/index.htm