ВСЕГО ЛИШЬ КОБЫЛА



Случилась на Руси в середине серпня-месяца лета 1327 по Р.Х., быль печальная, но поучительная. Приехали в славный город Тверь "посольство правити"  татары во главе с Шевкалом ака Чол-хан, кузеном аж самого великого хана Узбека. Долги какие-то собрать, переговоры провести, а заодно и оттянуться. Как они там дипломатию разводили, сказать затрудняюсь, а "пир честной да отдых славный" устроили себе на широкую ногу, даже самого князя из терема выгнали на загороднюю дачу, а уж простому народу такое  "воздвиже гонение великое над Христианы насильством, и граблением, и биением, и поруганием", в первую же голову, поскольку джигиты были молоды и задорны, "дев невинных насилием", что очень скоро вся Тверь, от хором до курных изб уже выла сквозь зубы. Но тихо-тихо, в кругу семьи, носом в подушку, потому как всяк знал, что с ордынцами шутки плохи, а уж тверичи, до дна отхлебав незадого до того аж две "татарщины", Кавгадыеву в 1317-м и Таянчарову в 1321-м, ведали это лучше иных. Но ненависть зашкаливала и выедала, - и однажды утром, когда пара джигитов начала отнимать у дьякона Дюдко кобылу, которую то вел на водопой (на самом деле, какая проблема? юношам просто захотелось отбивных из любимого махана), служитель культа, не стерпев, заорал во весь голос. Только и всего. Не девку завалили, не в дом влезли, не убили кого до смерти. Кобыла и только. Но, похоже, весь город только и ждал первого крика.  Спустя пару часов ни одного живого ордынца в Твери не было, порвали в клочья даже ни к чему не причастных, отдельно приезжих  хорезмийских купцов. Короче, "Тут смерть им и случилася, ни на ком не сыскалася", - сказано в песне "О Щелкане Дудентьевиче". Но, сказано, к сожалению, неверно, поскольку очень даже "сыскалося". Возмущенная Орда потребовала ответа за "смерть лютую тех бедных юношев", а  тут и москвич  Калита, чтобы задобрить Узбека, включился в разборы полетов, - так что еще спустя пятьдесят лет "Тверска земля в полупусте лежала". И тем не менее, хоть руками разводи, - ни помянутая песня, ни другие, её дополняющие, хоть и сложены были в самую глухую пору разора и плача, никакого сожаления о сделанном не выражают, и не скорбь по собственной несдержанности в них звучит, а высочайшее, на уровне вечного кайфа  удовлетворение от того, что было сделано. Потому, наверное, что не сделать было бы еще хуже. А вот чего, други, не могу понять, так это с какой стати, просматривая с утра инфу совсем о другом, и еще одну инфу, и еще много других, ни ухом, ни рылом к старой Руси и ее бедам не относящихся, вдруг ни с того, ни с сего взял, да и накатал сей текстик, которому, ежели по логике, следовало появиться никак не сегодня, а через две с лишним недели, 15 августа, в 673 годовщину того утра, когда завопил тверской диакон Дюдко...