In memoriam. СЛОВО О СЧАСТЛИВОМ ЧЕЛОВЕКЕ



Жизнь, други, известное дело, вроде зебры. Чем и хороша. Случается, не приведи Бог, и вороная. А бывает и серая, зато в яблоках. Что касается Одо де Лажери, седьмого сына бедного рыцаря Гийома, хоть и отпрыска славного рода Шатийонов, но по такой боковой ветке, что сами Шатийоны о том не помнили, то он, уйдя с детства в монастырь, потому что никаких иных вариантов не светило, еще мальчиком-служкой приглянулся самому Бруно Реймсскому, еще не святому, но уже "чистейшему из чистых и мудрейшему из мудрых", стал его учеником, а позже и младшим другом, говорят, даже соавтором, в зрелые лета удостоился приглашения аж в Клюни, оплот неоскверненной соблазнами веры, где, стяжав неложное почтение умом и скромностью, так быстро, как никому ни до, ни после не удавалось, вырос до приора, вовсе к тому не стремясь, стал известен всему миру, как "второй Бруно", в связи с чем удостоился Папской Тиары, однако не почил на лаврах, но неуклонно трудясь, чистил Церковь по клюнийским лекалам, очищая от наросшей за темные века скверны, по ходу дела 29 июля 1095 года в Клермоне произнеся самую, наверное, яркую и знаменитую речь в истории Римской  Католической Церкви, речь, в один миг разбудившую и поставившую на уши всю Европу, от португальских скал до норвежских фьордов, - а ровно через четыре года после того, 911 лет назад, 29 июля 1099 года, тихо усоп, успев и причаститься, и собороваться, и- более того, - узнать от гонца, что скрещенные полоски его алой сутаны, нашитые на белый подрясник, уже 12 дней как развеваются над Гробом  Господним.  Ему было 57 лет, всего 57, и он ничем не болел, но, наверное, в этом мире делать ему было больше нечего, а в ином, лучшем, ждали, - и попробуйте, други, доказать мне, что папа Урбан II не прогарцевал всю жизнь на белоснежном текинце и не въехал на ем же в Рай...