Письмо в личку от френда по имени Микэл Владимирович несколько озадачило. Давая оценку «грузинским» ликбезикам, что-то хваля, а что-то поправляя, уважаемый френд с некоторой обидой спрашивает, почему я, излагая историю Грузии, пишу, в основном, о картвелах, освещая все прочие регионы как бы вскользь. Действительно, так оно и есть. Но, спешу оправдаться, не специально. Разумеется, в бумажном варианте найдется место и для главок, посвященным княжествам, не подвластным Дому Багратиони. И Мегрелии, и Абхазии. С Гурией, правда, проблема, материала маловато, но сколько ее, той Гурии, по большому-то счету. Размещать уже готовые главы в Сети, правда, в мои намерения не входит, но, во искупление невольного прегрешения перед мегрелами, сванами и другими субэтносами Грузии, просто-таки обязан предложить вашему, други, вниманию, небольшой отрывок. Тем паче, что и дата благоприятствует…

На живую нитку

Итак, в конце XV века Великая Грузия, как мы уже знаем, распалась. Вернее, сперва распалась, а затем и самораспустилась, расползшись, в общем, по границам старых еще, эпохи «до Давида», государств. О востоке говорить не будем, все уже сказано, а что касается West-Side, тот там имелась своя специфика. Традиционные, со стародавних времен, коренные, можно сказать, князья западных территорий, хоть и признали поначалу власть царя Имерети, но очень скоро перестали понимать, что общего – в новых реалиях – у них с Багратиони, импортированными некогда с далекого и чужого юга. Традиция, да, но не больше, и не самая древняя, а если и древняя, все равно, все места заняты. Так что бывшая центральная Эгриси, теперь именуемая Самегрело, оказалась под властью древнейшего Дома Дадиани. Северной-пресеверной Абхазией, возникшей на землях бывших Абасгии и Апсилии, управлял Дом Шервашидзе, дальняя родня «родимых» Аносидов. У Гурии, крохотного осколочка когдатошней Лазики, тоже появились свои боссы, родичи мегрельских. Кто кем был в этническом смысле, оставляю вне рамок преднамеренно, дабы ненароком не коснуться политики, но для нас это и не важно. Куда важнее, что после серии междоусобиц XVI века выяснилось: самый сильный медведь в лесу вовсе не Имерети, хоть и царство, да еще и законной династией управляемое, а Мегрелия со столицей в Зугдиди. Была она очень сильна, многолюдна, богата и не скрывала стремления стать смотрящим на хуторе, сперва хотя бы de facto, а там уж как Бог пошлет. Многое получалось. Большие и мелкие драки с царями и Гурией шли с перевесом в пользу мегрелов, вассалом которых к тому же считалась и Абхазия. Правда, скорее, именно считалась, чем была, амбиции у товарищей из Лыхны (Сухуми тогда за город не считался) тоже имелись серьезные, но до поры, до времени удовлетворялись признанием своего «особого статуса», а уж когда дело доходило до пограбить Гурию или Имерети, шли под стяги с вепрем Дадиани исправно и охотно. В принципе, в рождественскую ночь 1600 года никто из разумных людей не сомневался в том, что первые десятилетия наступающего XVII века станут временем окончательного решения вопроса о власти. Так что, когда в 1611 году корону Дадиани унаследовал 20-й её владелец, подросток Леван II, парень очень одаренный и волевой, но с непростым характером и, мягко говоря, сложной психикой, никто особо удивляться дальнейшему поначалу не стал.

Просто такая сильная любовь

Леван, Багратиони по матери, выросший при дворе у деда в Кахети, судя по всему, с пеленок видел себя героем-объединителем если и не всей Сакартвело, то, как минимум, Эгриси в ее стародавних границах. Судя по тому, что единственного сына покойного владетеля, не зарезали и не отравили, правящий регент, князь Георгий Липартиани, брат отца, то ли  не рвался к власти, то ли племянника любил, но готовил его к управлению он всерьез, и как только тот стал совершеннолетним, передал полномочия. А поскольку время было тяжелое (берега Мегрелии и Гурии в тот момент блокировали турки, требовавшие расширить поставки рабов, а абхазские вассалы, пользуясь моментом, объявили о полной независимости), мудрый дядя еще и сосватал племяннику невесту, завиднее некуда во всех смыслах: Танурия, дочь непокорного Путо Шервашидзе, слыла первой красавицей Колхиды (что видно и по рисунку заезжего итальянца), обладая, «помимо природной красоты, всеми добродетелями женщины её фамилии: в вышивании, чтении, письме, в великодушии и учтивости, не имея себе подобных». Естественно, было богатое приданое; естественно, тесть пошел на уступки, формально вновь признав себя вассалом зятя (все ж для внуков, да!) и прислал северную конницу, с помощью которой Леван сперва заставил Гурию уважать себя больше, чем царя в Кутаиси. После чего (уже отец двух прелестных сыновей-погодков) в 1623-м вдребезги разгромил и самого имеретинского царя Георгия III, сделав Мегрелию гегемоном всей Колхиды, а себя "императором Колхиды". А потом случилась любовь. Реальная, хотя по всем понятиям и неправильная. К супруге родного дяди, бывшего регента. Ясно, что была она второй, совсем молоденькой, но, судя по всему, очень ушлой, потому как известно, что если сука не схоче, так и кобель не вскоче, девочка же, видимо, очень хотела стать владычицей морскою. Как бы то ни было, 386 лет назад, «в день памяти мучеников Евдоксия, Зенона и Макария», то бишь, 19 сентября 1624 года, Леван публично обвинил Танурию, кормившую грудью младшего сына, в супружеской измене, приказал отрезать ей носы, уши, губы и вместе с детьми выгнать куда глаза глядят, под страхом смерти запретив кому бы то ни было оказывать бедняге помощь, а по некоторым данным, просто «велел поместить её с сыновьями в пушечный ствол и выстрелить, разбросав тела на части». Что тут правда, что нет, сказать теперь уже нелегко, но точно известно, что с того дня ни княгиню, ни маленьких княжичей никто не видел, а сам Леван уже к вечеру вел заранее собранную дружину на Абхазию, намереваясь захватить в плен ничего не подозревавшего тестя. Правда, не получилось: прикинься зятек, что едет в гости, все, возможно, было бы тип-топ, однако мегрельский князь сразу же начал жечь и убивать все на своем пути. Так что князь Путо, еще ничего не зная, все понял и успел ускакать в горы, в скальную крепость, взять которую при технических возможностях Левана было немыслимо, и героический Дадиани, вывозя из Абхазии все, что можно было увезти, с победой вернулся в Зугдиди, где первым делом раскрыл заговор дяди Георгия, мгновенно «удавившегося» в темница. После чего, ясное дело, женился на безутешной вдове и слился в экстазе. Затем получил удар кинжалом в грудь от абхаза-смертника, молочного брата погубленной Танурии, однако, обладая отменной реакцией, ухитрился отделаться не слишком тяжелой раной, - и вновь бросился на Абхазию, теперь уже «мстить за вероломное покушение».

Позитивный вариант

Дальнейшее понятно. Против Левана встали все. И абхазы, что я, сам отец двух дочерей, не могу не понять, и Багратиони, очень привыкшие к своей короне, и готовые дружить против Зугдиди хоть с чертом гурийцы. Псих был крепким орешком, этого нельзя отрицать. Ему везло. Он побил абхазов, но не слишком сильно, потому что бывший тесть остался на престоле и дань, которую он обязался платить по договору составляла «три охотничьи собаки и два сокола в год». Он побил Гурию, но в самый последний момент в спину опять ударил князь Путо, для которого «не было с Леваном ни мира, ни перемирия, а только война до смерти его или варвара-зятя», и гурийцы остались непокоренными. Он дважды брал Кутаиси, удавив в плену царя, но так и не смог короноваться, потому что ни один из имеретинских князей не пожелал идти к нему на службу. И все шло по кругу, снова и снова. А турки охотно скупали пленных, которых становилось все больше и больше. Так что война начинала подстегивать уже сама себя, - и продолжалось все это долгие тридцать лет, даже чуть больше, аж до того дня, когда обессиленный, переживший всех детей от любимой женщины царственный психопат, наконец, скончался, оставив престол измотанного постоянными войнами княжества даже не племяннику, а самому ненавистному из людей, - кузену Ваме, сыну дяди Георгия. Вскоре, благо Левана, которого все боялись, уже не было, а наследнички мочили друг дружку почем зря, Мегрелия была дотла выжжена картлийцами, пришедшими из Ист-Сайда сажать своего кандидата на трону, а Лыхны с окрестностями официально – и на сей раз окончательно – ушли в свободный полет; набеги на земли бывшего сюзерена стали стабильно работающим торговым проектом Абхазии, чему дружелюбные турки были очень рады. На проекте объединения Колхиды и возрождения Эгриси можно было ставить жирный крест: мегрельских клыков хватало отныне лишь разве что на унылую грызню с имеретинскими Багратиони, да и весь край обезлюдел настолько, что уже было не до жиру. За что, в принципе, благодарить следует Левана и никого больше. В самом деле, думай лихой князь хоть чуть-чуть головой, а не яйцами, к концу его не короткого правления вепрь Дадиани наверняка развевался бы над Кутаиси, а наследник, Шервашидзе по маме, прочно носил бы три короны. Вернее, четыре, потому что бедняжка Гурия при таком раскладе никуда бы не делась. И было бы все совсем-совсем не так, как было. Трудно сказать как, но, во всяком случае, вестсайдская история развивалась бы совсем отдельно от истсайдской , не имея ничего общего с землями каких-то Багратиони, и, скорее всего, культивируя мегрельский язык, а не (на фига?) картвельский. Корче говоря, за век-полтора к западу от хребта сформировалось бы полноценное государство, со временем ставшее бы полноправной союзной республикой. Так что, други, подходя к вопросу патриотически, с позиций, можно сказать, государственных, трудно отричать, что день, когда молодой Леван Дадиани впервые увидел юную тетю Дареджан, с точки зрения высших интересов Грузии, был исторически позитивен…