Тема, заданная уважаемой alonna_bud@lj, вылившись в ликбезики о Стеньке Разине и Кондратии Булавине, тем не менее, никак не желала оставлять в покое. Не столько даже тема, сколько вопрос дорогой френедессы: «Неужели же не было таких людей, которые были за народ? Чтобы не бандиты, не садисты, не иностранные наемники, а в самом деле за народ?». То бишь, Робин Гуды, как в легендах. Задумало, и очень сильно. С Западом понятно, там, отбрасывая всякую рвань и фанатиков с солнечным блеском в очах, были все же и Яакко Иллка с Робертом Аске и Матией Губцем, солидные люди, знавшие, на что идут, но все же пошедшие, были Дьердь Дожа и Флориан Гейер, был, наконец, Роберт Кет. А вот восточнее Вислы, неужели совсем не случалось? Перебирал в уме имена, заглядывал в книжки, в Сеть. Не складывалось. А потом вдруг вспомнил... 

Итак, честь имею представить: Кармалюк. Устим (Юстин) Якимович. Изредка пишут «Кармелюк», но это неправильно. Крестьянский сын. Родом с Подолии. Как выглядел, известно (имеем портрет кисти Тропинина). По всем описаниям мужик невысокий, ловкий,  коренастый и невероятно сильный. От роду очень умен. Языки хватал на лету, кроме с детства родных малороссийского и идиша (в районе было много местечек), знал польский, русский и, по некоторым данным, молдавский. Самоучкой освоил две грамоты, русскую и еврейскую. Насколько, не знаю, но, по крайней мере, читать и писать мог, хотя любил представляться «неписьменным». Весьма артистичен: с одинаковой легкостью при нужде выдавал себя за беглого солдатика из-под Костромы, синагогального служку и мелкого польского шляхтича. Харизматик. Понимал людей и умел подбирать к ним «ключик». Особая примета: «горилки не любит». Ну и таланта не отнять: если несколько сохранившихся дум, приписываемых ему, действительно им сочинены (а специалисты склоняются к тому, что так оно и есть), некоему Тарасу из-под Черкасс мог бы, пожалуй, дать фору. Короче говоря, родись в другое время или тогда же, но в другой семье, пошел бы очень далеко. А так уже в 17 лет угодил в солдаты (судя по тому, что сдали вне очереди, нрав у парня был еще тот), 9 лет отслужил, успев поучаствовать и в Отечественной войне 1812 года, а потом сбежал. И началось. Ватага. «гГульба» по всей Подолии. Аресты. Два смертных приговора. Замена первого на 500 ударов плетью, а второго на 101 удар кнутом, что, в общем, почти равнялось «вышке». Не только выжил и не стал калекой, но, как указано в протоколах экзекуций, «уходил на ногах». Серии по 25 ударов кнутом вообще как будни. Каторга тоже. Семь побегов, в том числе пара совершенно фантастических, - и каждый раз возвращение в родные места. Однако куда важнее другое. Прикиньте: 23 (с перерывами) года борьбы, более тысячи атак на панские «маетки», усадьбы куркулей и дома ростовщиков, неважно, поляков, малороссов или евреев, не считая «встреч» на проезжей дороге, - и за все это время ни единой «мокрухи». Вернее, одна случилась – некий Федор Сало, сельский мироед, не пережил набега, но, как признало следствие, его забили до смерти собственные батраки, когда атаман с ватагой уже покинул усадьбу. Еще любопытнее: как выяснила на следствии «Головчинская комиссия», всего к деятельности Устима Якимовича были причастны около 20 тысяч человек всех вер и наций, вплоть до мелкой шляхты, из них более 2700 человек входили в непосредственные «группы поддержки» на местах. Но никто за все эти годы не прельстился все время возрастающей наградой и не выдал атамана. Людей его – случалось, все же грош-другой в хозяйстве не повредит, но Самого – никогда. А что совсем непривычно, так это то, что награбленное у помещиков, ростовщиков и прочей живности – действительно! – раздавал крестьянам. Что-то - и щедро - платил информаторам, помощникам и так жалее. Но себе не оставлял практически ничего. Реально. Я проверял. Потому, видимо, ватага его велика не была. Максимум, в лучшие годы, если верить документам, 14 (из двадцати-то тысяч «причастных» и почти трех тысяч «соучастников») человек, как и атаман, на себя одеяло не тянувших. Известно, что ежели кто-то требовал дележа, Устим Якимович «долю» отдавал без спора, но хлопца прогонял, не глядя на достоинства. Видимо, потому очень жестко реагировал на попытки изгнанников, создававших свои ватажки (вполне уголовные), представляться «карманами» - то есть, его людьми. Таких ловил, порол и предупреждал: сгинь. Ослушников не бывало. Что до «карманов», то они, судя по всему, обожали атамана слепо. Когда его не было (очередная Сибирь), действовали сами, от его имени и по его системе – ничего себе, все людям, а когда возвращался, вновь собирались вместе, как капельки ртути. Благодаря той же «Головчинской комиссии» дошли до нас и имена этих «малороссийских разбойников», как именовались они в официальной переписке (тех, кому не повезло уйти от ареста): Аврум Ель Ицкович, Абрашко Дувидович Сокольницкий, Арон Виняр и Гирш Добровер, Ян и Александр Гжебовские, Фелициан Янковский и Тадеуш Венгжицкий, а также Данила Хрон и Прокофий Черных. Ни один из них на допросах и очных ставках не предал Кармалюка, за что некоторые из них были расстреляны, а другие высланы в Сибирь. К слову сказать, возвращаясь, атаман всегда карал, тех, кто выдал друзей. Но опять-таки, не убивая и не калеча; люди говорили, зарок такой на нем лежит. Типа, в обмен на удачу. И вся эта красивая быль, больше похожая на сказку, продолжалась долго. Но бесконечной быть не могла, потому что все когда-нибудь кончается. Ровно 175 лет назад, 22 октября 1835 года, 48 лет от роду, Устим Якимович, решив навестить даму сердца, был убит у нее дома из засады шляхтичем Рутковским, стрелявшим в спину – и не пулей, а серебряной пуговицей. Почему так случилось, говорят по-разному. Одни думают, что сдала сама дама, не добившись от возлюбленного согласия бросить все, забрать ее, уехать в Молдавию и открыть там корчму. Другие, что муж, из ревности и опять-таки польстившись на награду. Нынче уж не узнать. Зато точно известно, что   Рутковский, получив и деньги, и славу, покой потерял навсегда. Хотя попытка последних «карманов» отомстить убийце и сорвалась (Дов Бер Мойся был застрелен стражником, а Иван Калужанин попал в руки погони и сгинул на каторге), спустя всего полтора года – и это уже не легенда, а сухой документ, - «герой Подолии» замерз спьяну в Харькове, где его никто не знал и никакой беды ниоткуда не светило. И никто не помнит его имени. То есть, найти можно. Но не хочется. А Устиму Якимовичу и карманам» - память и слава!