In memoriam. ПОЛКОВОДЕЦ



Людвик Мерославский, сын наполеоновского полковника и крестник самого маршала Даву, скончавшийся 132 года назад, 22 ноября 1878 года, был ярым патриотом милой Польши и яростным идеологом вооруженной борьбы за ее свободу. Успел слегка поучаствовать в восстании 1830 года, лавров не стяжал, но и трусостью не отличился, ушел в эмиграцию, за 15 лет, прожитых в родимом Париже, убедил всех в том, что если и есть у польских патриотов по-настоящему великий полководец, так это только он. В 1846-м был арестован в Пруссии за подготовку мятежа, приговорен к смерти, но спасен французским консулом, в 1848-м в Познани, возглавив, наконец, долгожданное восстание, начал для убедительности террор против гражданского населения, был разбит в первой же стычке, опять приговорен к смерти и опять спасен французским консулом. Тотчас помчался в Италию, весной 1849 года командовал ополчением сицилийцев, восставших против Бурбонов, в первой же стычке был наголову разбит, взят в плен, приговорен к смерти, но спасен французским консулом. Поехал в Баден, возглавил «революционную армию», был разбит в первой же стычке, взят в плен, приговорен к смерти и, натурально, спасен французским консулом. Уехал в Париж, получил грант от Наполеона III, создал частную военную школу и спустя полтора десятка лет слава его, как единственного реально талантливого польского полководца был уже непоколебима и общепризнанна. Активно участвовал в подготовке  восстания 1863 года, немедленно после первых выстрелов прибыл в Польшу, где был встречен с восторгом и единодушно провозглашен диктатором, приняв командование над самой крупной группировкой повстанцев, однако в первой же стычке с полусотней казаков и отрядом пограничной стражи был разбит наголову, отступил в Пруссию, был задержан, но России, вопреки запросу, не передан, ясен пень, благодаря заступничеству французского консула и убыл в Париж. Предложил свои услуги властям США, однако правительство Линкольна вежливо отказалось, чего оскорбленный до глубины души пан Людвик «мерзким янки» по гроб жизни не простил, затем мексиканским республиканцам, которых - после отказа из Мехико - именовал не иначе как «подлыми негодяями», и, наконец, зажил менее подвижной жизнью, до последнего вздоха успешно воюя с предателями из числа польских эмигрантов, позволявшими себе осторожные сомнения в его стратегическом гении.