БОЖЬЯ ВОЙНА (2)

 

Продолжение. Начало здесь.

Кому война...

Известия о вторжении достигли дворца царя царей очень быстро. Едва ли император был встревожен. Напротив, обострение ситуации на границе ему, как ни странно, было очень на руку. За годы, прошедшие со дня смерти старой Елены, умело строившей систему сдержек и противовесов, баланс сил в империи нарушился. Церковные иерархи, играя на «предосудительном» образе жизни монарха, вновь, как в былые времена, стремились встать вровень со светской властью, их поддерживали негусы южных провинций, видя в этом реальную возможность ослабить хватку столичной бюрократии, в условиях долгого покоя разболталось и «дворянство» северо-востока, прямые вассалы короны. Это еще не означало кризиса, но чтобы разрулить множество мелких проблем, необходимы были такт, терпение и умение лавировать, которых у царя царей от природы не было. Большая война позволяла решить все сложности разом. В связи с чем, император без малейшего промедления (что вообще-то было ему не свойственно) разослав вассалам близлежащих провинций повеление о всеобщем сборе, отправился на юг, встречать войска. Отрядам, подходящим к Бадуки с севера, был дан приказ тревожить противника мелкими стычкам, но генерального сражения не принимать, хотя бы и ценой сожжения города. Царь царей намеревался ударить только раз, но наверняка. Однако, вскоре, когда стало ясно, что «Хизб аль-Алла» уже близко, среди командиров начались споры. Застоявшиеся без дела вояки желали проявить себя. Достойно ли, спрашивали он друг друга, пусть и подчиняясь приказу, пожертвовать священной древней церковью и прекрасным императорским дворцом, не говоря уж о простолюдинах, которых, если Грань возьмет город, ждут гибель и плен? – и сами же отвечали: «Нет!». В пользу идеи не ждать, а драться, говорили и донесения разведки: по заслуживающим доверия (и, кстати, соответствовавшим истине) данным, в войсках имама было не более 7500 копий и сабель, в основном, плохо обученная пехота. Эфиопов же у Бадуки собралось раза в полтора больше, причем все - профессиональные воины, да еще военные поселенцы-майя, отменные лучники, чьих отравленных стрел кочевники всегда боялись. В конце концов, посовещавшись, пришли к выводу, что поражение невозможно, а победителей царь царей не осудит и, выйдя навстречу противнику, преградили ему путь у переправы через реку Сэмермэ. Бой вышел серьезный, на несколько дней. Минимум дважды, по данным арабских летописей, имам оказывался перед лицом полного поражения: тщательно собранная и обученная им армия не выдерживала ударов регулярного войска, а отравленные стрелы майя усугубляли панику; был даже момент, когда – на третий день сражения, - около имама осталось менее сорока бойцов, еще сохранявших присутствие дух. Однако именно в этот, решающий момент, эфиопы, видя полный разгром мусульман, сломали строй и беспорядочной толпой бросились в погоню, а имам Ахмед лично возглавил горстку верных, рубя и топча отступающих. Оказавшись меж двух огней, и воодушевленные видом знамени с арабской вязью, бегущие развернулись и ударили по уже не ожидающим отпора эфиопам. В итоге, уже очевидная победа обернулась ничьей, для эфиопов, учитывая, с кем они имели дело, равнозначной поражению. Скорее всего, имам мог бы войти и в Бадуки, однако решил подождать. Победа или нет, но, во всяком случае, хоть какой-то - вопреки всякой логике, - успех, неопытным пустынникам, до сих пор умевших разве что грабить, показалась чудом. Рисковать их верой в себя, подставляясь под удар уже подходящей к городу армии императора, было глупо. Так что, вместо преследования отступающих, имам велел «Хезб аль-Алла» отступить и занять удобные позиции в двух днях пути от поля боя, а Лебнэ-Дэнгэль, выслушав доклад смущенных ослушников, сказал им много ласковых слов, но простил непослушание. В конце концов, как ни крути, Бадуки был спасен. Теперь предстояло решить вопрос с Гранем раз и навсегда. 

Нежданно-негаданно
 
В самом начале мая армия императора сошлась с «Хезб аль-Алла» близ городка Шэнбэр-Куре, ключевого пункта на пути к перевалам, везущим в центральные районы страны. Всем было ясно: вопрос уже не о добыче, да и вообще не о делах границы, а о том, закончится война здесь и сейчас или всё только начинается. И арабские, и амхарские источники донесли до нас речи вождей. Император напоминал своим воинам об их победах, взывал к чести, к памяти о подвигах дедов и прадедов, естественно, поминал и о Христе, который смотрит с небес и, конечно, поможет, а также обещал победителям много пива, баб и жареного мяса, противника характеризуя, как скопище неумытых дикарей, которых его львы пинками разгонят. Имам, напротив, делал упор на высокие материи, напирая на то, что павшие грешники взойдут на небеса уже праведниками, а двери ада для них будут закрыты навсегда, при этом, разумеется, в красках описывал гурий и винные реки, и не забывая о богатой добыче, ожидающей живых. В итоге, до нужной кондиции разогрелись, насколько можно судить, и те, и другие, и хотя детали в хрониках не описаны, ясно, что побоище вышло знатное, сравнимое, если уж искать аналогии, с европейским Азенкуром. Как и там, никто никому не давал пощады и никто ни у кого пощады не просил, и как и там, к вечеру, когда все более или менее стихло, на поле вповалку лежал цвет северо-восточного «рыцарства» Империи, включая более сотни расов и почти полторы «гербовых», а всего примерно 15 тысяч душ. Страшные потери понесли полки военных поселенцев, надежная опора трона, и регулярные гвардейские полки. Имей имам возможность немедленно рвануть вперед, он прошел бы в сердце Эфиопии без малейшего труда, но возможности не было: ценой триумфа «Хезб аль-Алла» стали почти две трети ее личного состава. Только через полгода, в августе, восполнив потери восхищенными сказочной добычей приятелей, песнями о победе и призывами мулл добровольцами, он вновь двинулся в поход. На сей раз, громя все на своем пути, Грань был снисходителен к местным «баронам», готовым проявить лояльность или – что поощрялось, но не требовалось, перейти в Ислам. Охотники избежать сложностей такой ценой по мере продвижения «Хезб аль-Алла и отсутствия императорской подмоги находились, но меньше, чем можно было ожидать. Приходилось брать свое и Аллахово с боем. Правда, везло - эфиопские «дворяне», утратив единое командование, сражались храбро, но бестолково. Они терпели поражения за поражением и в мелких стычках, и в столкновениях более или менее серьезных, их вожди один за другим гибли или попадали в плен, где некоторые, отказавшись поменять веру, теряли головы, а другие, согласившись растоптать крест, входили в «ближний круг» Граня. Выше головы обремененные добычей, «воины Аллаха» уже требовали возвращаться домой, но имам не спешил; медленно продвигаясь по беззащитному пограничью, он подчищал все, вплоть до последнего зернышка проса, и лишь к концу июля, когда грабить было уже нечего, повернул в Харэр. По сути, несмотря на блестящую победу у Шынбэр-Куре, и этот поход по итогам оказался всего лишь очень успешным набегом. Политика Граня еще не волновалаУходя, он не назначил в двух завоеванных провинциях ни наместников, ни сборщиков податей, а перебежчиков, не пожелавших уйти с ним, фактически Умный человек, он, видя трепетное отношение своих бойцов к трофеям, все еще не верил в способность «Хезб аль-Алла» воевать, как он сам, во имя идеи. Для того, чтобы вбить в буйные курчавые головы программу, о которой он говорил в ежедневных проповедях, теперь следовало не только набрать новые отряды, обучив их и вооружив, но и разжечь в сердцах бойцов настоящую ненависть к христианам. А это требовало и денег, и времени. Впрочем, и того, и другого времени было достаточно. Можно сказать, все оплатила сама Империя.

Песец подкрался

Дело спорилось. После двух успешных кампаний и гор добычи, слава о подвигах и удачливости Граня, несомненно, отмеченного Аллахом, вылетела далеко за пределы родных пустынь. Желающие повоевать во славу Божью теперь шли в Харэр толпами, а то и племенами, как воинственные махра из Йемена. Все больше становилось аркебуз: имам уже не получал их поштучно в подарок от паши, как раньше, а покупал, не особо торгуясь ни с купцами, ни с наемными инструкторами. Всего через два месяца, в сентябре, выступая в третий за год поход, «Хезб аль-Алла» имела уже семь орудий, - и на сей раз Ахмед ибн Ибрагим публично поклялся на Коране не возвращаться в Харэр, не покорив все «царство нечестивых». Что, разумеется, Гондэре, «горной столице» Империи восприняли более чем серьезно. Лебнэ Дэнгэль, плей-бой, кутила, но не дурак, уже понимал: шутки кончились, закидать мусульман шапками не выйдет. Однако все, и мусульмане и христиане, понимали и то, что войско Граня, даже с учетом двух крупных побед, по-прежнему намного слабее эфиопского войска, стягивающегося под стяги царя царей из отдаленных провинций. Вот только теперь, наученный горьким опытом, «лев креста» старался предусмотреть все. Навстречу имаму, идущему «по воле Пророка, услышанной во сне», на разгром очередной святыни, укрепленного монастырского комплексу Святого Микаэля в городке Анцокия, двинулись отборные части: два корпуса наемников «шоа» и полки тех самых майя, чьи отравленных стрелы стали главной причиной паники в битве на Сэмэрмэ. Командовал авангардом тоже человек серьезный - дэджазмач (генерал-полковник) Йоанн-Крыстос, за победы в пустыне получивший еще от батюшки правящего монарха титул Ислам-Сэгэд – «Гроза Мусульман» и очень популярный в войсках. Без сучка, без задоринки проведя марш-бросок к Анцокии, Ислам-Сэгэд благополучно соединился с местными контингентами и расположил войска на тщательно подготовленных горных позициях. Численное преимущество по-прежнему оставалось за эфиопами, боевой дух был исключительно высок, - но только до начала массированного артобстрела. О том, что такое орудийный огонь прямой наводкой, военачальники Империи, конечно, слышали, но и только, рядовые же бойцы не знали вообще ничего. Тем не менее, как пишется в хронике, «укрепив волю зрелищем Креста с частицей ногтя Спасителя», гвардейцы трижды переходили в атаку, пытаясь захватить «громовые копья», но трижды откатывались, не выдержав расстрела в упор. На четвертый раз конница имама ударила по отступающим и ворвалась за изгороди. Анцокия пала. За тяжело раненным Ислам-Сэгэдом, увезенным с позиций в беспамятстве, имам выслал погоню, кровного врага не поймавшую, но окончательно рассеявшую отступавшие в хоть каком-то порядке подразделения. А затем начался грабеж, которого ранее видано не было. Разоряли и уносили все, от золотых окладов до глиняных горшков, невольников вязали в колонны по двести голов, однако знатных женщин и их детей отпускали на волю, если их отцы и мужья приходили на поклон и изъявляли готовность принять Ислам. На сей раз желающих оказалось хотя и по-прежнему не слишком много, но гораздо больше, чем год назад. Имам был с неофитами неизменно приветлив, возвращал им семьи и щадил их имущество, если оного не было, компенсировал из добычи. Однако церковная утварь и украшения уничтожались или пускались в переплавку немедленно, на месте. Теперь воины «Хезбе аль-Алла», уже ни в чем не сомневаясь, готовы были идти за имамом хоть против всех христиан, вместе взятых. Тем паче, что они - вместе взятые, - уже были на подходе. Взбешенный цепью поражений и сдачей Анцокии, царь царей лично возглавил свою последнюю готовую к бою армию. Возможно, не столь качественную, сколь потерянные корпуса, зато много более многочисленную. Верить в летописные «тысячи тысяч», естественно, не станем, но то, что имперская рать превышала 15-тысячную «Хезбе аль-Алла» раз в пять, а всадников насчитывала не менее десятка тысяч, скорее всего, близко к факту. Расчет царя царей и рас-биттуодэда (коннетабля Империи) Тэкле-Йесуса был прост: поскольку мусульмане, нахапав достаточно дувана, по обычаю начали отход, предполагалось двигаться вслед за ними, нанося короткие удары с тыла и так аж до Харэра, где задавить массой. Однако, как выяснилось, в штабе Либнэ-Дэнгэля были лазутчики имама. Не столько даже лазутчики, сколько отцы семейств, оказавшихся в плену, но хрен редьки не слаще: Грань имел полные данные о планах противника, и в конечном итоге в один из дней около деревушки Айфэр воины Тэкле-Иисуса проснулись от рева боевых труб «Хезбе аль-Алла». Ни построиться, ни даже сколько-то оклематься у христиан не было времени. На победу не оставалось никаких шансов.

Воля Господня

Разгром получился образцово-показательный, каких Империя не знала за всю свою историю. Вооруженные силы северо-востока за несколько часов перестали существовать, потеряв весь обоз и большую часть командиров, в том числе и коннетабля, сам царь царей едва унес ноги под прикрытием поголовно полегшего полка иудейской конницы раса Йисхак-Эзера, а на следующий день в ставку имама потянулись вереницы «лучших людей», изъявляя готовность служить верой и правдой, если надо, даже растоптав крест. Ошалевшее от угара успеха и невиданной добычи (богачом по тамошним меркам стал «даже и последний слуга последнего погонщика мулов»), войско, как всегда, потребовало возвращения на отдых, домой. Однако на этот раз имам ответил отказом. Он больше не собирался терпеть превращения «священной войны» в грандиозный гоп-стоп. Сразу отказывать, правда, не стал, опасаясь бунта, но, повернув в сторону Харэра, остановил армию в узком проходе между скалами и приказал воинам выбросить всю добычу сверх того, что может увезти один мул, а непокорным рубить головы. Как сказано в летописи, «благородные, исполненные силы, плача и стеная, бросали свое добро, утешаясь лишь надеждой приобрести с помощью отваги еще большее». Теперь целью имама были внутренние, лежащие за перевалами земли, слывшие житницей Империи, и остановить его было некому. Либнэ-Дынгыль, кое-как собрав рассеянные остатки армии, поспешно отступал. Находясь на расстоянии всего лишь одного перехода, император в отчаянии смотрел на клубы дыма, стоявшего над пылавшей резиденции в Гэбэрге, где родился когда-то его отец. Свою резиденцию в Бадуки, ничего не вывозя (времени не было), он поджег сам, чтобы она не досталась врагу. Вся надежда теперь была на армии южных негусов, уже подходящие к Гондэру, но как раз в этот момент подали голос «абунэ», заявившие, что причина бед – «предосудительное поведение и непочтение к мудрым людям», а коль скоро так, необходимо провести покаянный молебен по древнему, давно не применявшемуся ритуалу. Царю царей надлежало, в частности, вернуться в стольный град, пасть ниц перед патриархом и поцеловать его ногу, тем самым признав верховенство духовной власти. В общем, церковь поймала момент и не собиралась упускать случая, а позиция «абунэ» в Империи определяла многое, так что знать юга и юга-востока приостановила марш, выжидая и прикидывая, чего можно потребовать у императора и для себя. Однозначно шли на выручку монарху только иудейские расы, вполне равнодушные к заявлениям Патриархии, но их войск было слишком мало, чтобы перекрыть дорогу «Хезбе аль-Алла». Как сообщает амхарский хронист, «приказав передать святым отцам, что Лев Эфиопии уступил бы в час славы, но никогда не уступит в час бедствий, его величество повелел верным расам готовиться к славной смерти», однако, как выяснилось, Бог имеет свои планы, подчас не созвучные мнению церкви. Одновременно с известием о приближении мусульман, гонцы принесли в полевую ставку царя царей весть и от известного всей Империи князя Уосэн-Сэгэда. 85-летний, некогда считавшийся лучшим полководцем Империи, в свое время, по слухам, сердечный друг овдовевшей бабушки Елены, давно пребывший на покое, шел на помощь. Наследственный рас богатой провинции, он вел с собой большую армию, но, главное, вся Эфилопия, от дворцов до хижин, чтила старика едва ли не вровень с патриархом. Причем не за титул и сан, а за личные достоинства. Простолюдины называли его Йедыха-Аббат, «Отец бедноты», и сам его приход означал, что народ, какова бы ни была позиция «абунэ», готов подержать своего императора…

Продолжение следует.