In memoriam. МОНСЕНЬОР



«Моя совесть чиста...»
Алоизие Степинац 

Набожный и очень способный сельский паренек Алоизие Степинац, честно отвоевав положенное на фронтах Первой Мировой, сумел добиться стипендии и, как мечтал с детства, выучиться на богослова, сразу после защиты диплома приняв духовный сан. Будучи примерно богобоязнен, красноречив, непорочен в быту и завидно трудоспособен, попал на заметку кому надо в Ватикане и еще вполне молодым человеком, обойдя более заслуженных соискателей, в 1937-м стал загребским архиепископом, более того, можно сказать, моральным лидером хорватов, единственным, наверное, открыто выражавшим неприязнь к сербам и единому с сербами государству. Правда, без всякой этнической составляющей, а по соображениям куда более высоким.

«Мы, хорваты, и они, сербы, - писал он, - из двух разных миров, два разных полюса; нам никогда не найти общего языка, если только не произойдет чудо Божие. Эта схизма величайшее зло в Европе, страшнее еврейских заблуждений, может быть, даже большее чем протестантизм. Тут нет морали, нет принципов, нет правды, нет справедливости, нет честности». Естественно, за такие заявления имел серьезные сложности с властями, однако переносил их стоически. В итоге, авторитет его в кругах хорватов, от национально сознательной интеллигенции до крестьянства, стал совершенно непререкаем, и поддержка монсеньором усташей, сидевших в глубоком подполье, как опасные террористы, немало способствовала росту их популярности в обществе. Сразу после гитлеровского вторжения издал пастырскую энциклику, обязавшую «всех добрых и честных католиков всеми силами поддержать наших славных усташей», - и, чего и следовало ожидать, после возникновения «Независимого Государства Хорватия» стал там чем-то вроде аятоллы: не только рядовые «юнаки», но и сам Анте Павелич, встречаясь с ним, опускались на колени, против чего сам он, однако, протестовал. А затем начались странности. Сразу после первых «очистительных мероприятий», реализованных «хорватской стражей» в отношении сербов, евреев и цыган, монсеньор направил «поглавнику» письмо («…Я уверен, что все, о чем я рассказал, происходит вне Вашего знания, мой друг, и теперь Вы примете меры»), сделав так, чтобы содержание приватного документа стало – через секретариат – известно столичной элите. Ответа ни на это послание, ни на следующие не было, более того, после личной встречи с примасом «поглавник» начал отказывать ему в аудиенции, - и монсеньор Степинац перешел от слов к делу, начав читать в загребском соборе проповеди против нацизма. «Каждый человек, - говорил он в лицо коленопреклоненным лидерам «свободного государства», - независимо от того к какой расе и народу он принадлежит, несет на себе печать Бога-Творца и имеет свои неотъемлемые права, которые от него не может самовольно отнимать или их ограничивать никакая человеческая власть». Как это злило верхушку усташей и гитлеровское «посольство» можно себе представить, но, поскольку дело происходило на глаза множества людей, обожавших своего примаса, нацистам приходилось слушать и молчать. В сущности, они и не могли ничего поделать: когда в 1943-м на высшем уровне было решено «устранить досаду», среди рядовых и даже не очень рядовых усташей исполнителя найти не удалось, а убивать самим руководству секретных служб НГХ оказалось слабо. А предложение союзников арестовать вредного попа и вывезти в один из концлагерей Германии «поглавник» отклонил едва ли не с ужасом, как сам он указал в мемуарах «опасаясь и гнева Господня, но еще больше – активного недовольства в моих войсках». Так что терпели. Даже когда монсеньор объявил, что всякий католический священник, выдавший на расправу «хотя бы серба, хотя бы еврея, хотя бы цыгана», будет немедленно расстрижен, и даже когда вовсю заработала созданная лично примасом организация «Caritas», организованно спасавшая обреченных. Очень много сербов и еще больше евреев нашли в самые страшные усташеские годы надежное убежище в церковных владениях и монастырях, - достаточно было, добравшись туда (в чем клирики тоже оказывали помощь), пройти крещение по католическому обряду, и «расовая неполноценность» переставала играть какую-то роль. При этом вопрос о покупке жизни ценой убеждений не ставился. «Роль и задача христиан, - наставлял подчиненных отец Алоизие, - спасать людей. Когда эти грустные и дикие времена пройдут, те кто пришёл в нашу Церковь по вере — останутся. Остальные же вернутся в свои церкви, когда опасность минует». Позже, после войны, «насильственные обращения» попытались поставить архиепископу в вину, но православный клир и выжившие раввины подняли такой крик, что отступился даже железный Иосип Броз. Однако протестов против закрытия костелов (впрочем, и церквей) новые власти оставить без последствий не могли. В 1946-м, после 37 предупреждений, святой отец был арестован, обвинен в «моральном сотрудничестве с усташами» и приговорен к 16 годам заключения, правда, с негласным указанием «не принуждать к работам, обеспечить удобную постель, необходимые книги и приличное питание». Ибо все всё понимали. «Сказать правду, - публично признавал на партсобрании Милован Джилас, в те годы еще вовсе не диссидент, а самый что ни на есть столп режима, - я думаю, и не только я, что Степинац – цельный человек, с твёрдым характером, которого невозможно сломать. Он действительно несправедливо обвинён и осужден, но, я думаю, он и сам понимает, почему. Сколько раз случалось в истории, что люди были осуждены исходя из политической необходимости». Так что пришлось монсеньору пять лет посидеть на цугундере в самой охраняемой югославской тюрьме «Лепоглава», а затем, когда здоровье его стало ухудшаться, досиживать срок в родном селе с правом «гулять и рыбачить под охраной». Даже по личной просьбе Папы, в 1953-м возвысившего примаса Хорватии в сан кардинала, отец Алоизие не был отпущен в Рим на церемонию, хотя он готов был поклясться на кресте, что вернется. Никто, в том числе и сам Тито, не сомневался в том, что слово свое узник сдержит, и тем не менее, Тито, - хотя, говорят, после долгих раздумий, - ответил «Нет!». А 51 год назад, 10 февраля 1960 года, всего за два года до истечения определенного приговором срока, скончался от грудной жабы, за несколько минут до последнего вздоха успев попросить вынести себя на улицу, «чтобы увидеть солнышко». Католической Церковью кардинал Алоизие Степинац причислен к лику не святых, но блаженных. Думаю, этого он заслужил.