Привет!

Вероломство топологии листа свежей бумаги состоит в том, что стихи на нём пишутся снизу вверх; тебе кажется, что ты подкидываешь доски или какую-то рухлядь в свой костёр, и он разгорается или струится в небеса едким дымом -- в то время как ты ебёшь землю, роешь свою сверхглубокую кольскую скважину. И понял я, что я в аду типа. Не знаю, как у тебя. Филипп Фельдман, нежнейший, пытался как-то это исправить, я из сентиментальных соображений перечитывал в 'Донской волне' за 2017 год о прошлом месяце, когда мы ещё были по разные стороны этого океана, но гляди какая залепуха получается:

Я живу на улице Костюшки.
Это государство виновато.
Захуй ваши танки взводят пушки?
С кем вы, бляди-офицеры НАТО?

Линия от Риги до Калуги.
Длинная, как выстрел из пищали
Нас везла ветвящаяся в круге
Нас зачем-то в эти дни зачали,

А впрочем не знаю, зачем я тебе это пишу. Ну, типа, лол, откуда я могу знать, что тебе интересно, а что нет? Тем более у тебя в контактике аудиозаписи закрыты. Ты любишь Всеволода Частицына? Мне лично интересно то землеёбское удовольствие, с которым мои белки вкатываются в твой портрет; в этом городе мы имеем дело только с субститутами земли и её влажности: с большими чёрными мешками для мусора с вытекающей из них струйкой кровяно-кофейной гнили, с кучами только что выстиранных носков в ландромате. Именно так я тебя и представляю, и если бы мы выдумывали землю так же, как я выдумываю тебя как адресата этого письма, то мы бы выдумали её именно такой. В каком-то смысле всё человечество знает о земле не лучше, чем каждый конкретный человек, маниакально зарывая мешки для мусора внутрь земли, как будто бы пытаясь заместить её своим представлением о ней. Получится ли то же самое, когда нам наконец приведётся встретиться? Я впрочем на это уже не надеюсь, вряд ли ты станешь даже читать мои письма. Во всяком случае, хочется дождаться, пока моя школьническая влюблённость -- а давно её не испытывал! -- сожрёт самоё себя. А то, блин, реально: то манку забуду посолить, то вдруг потянусь за телефоном сфотографировать в пятый раз с того же ракурса земский банк, да и оброню прямо на бетонные плиты (раздробив фландрией трещин пол-экрана его плазмы; приходится теперь смотреть на твой портрет как на порванную в клочки и склеенную фотокарточку). Ну ты помнишь, как у Колбасникова: в те дни, когда земля была полна... лучший поэт своего поколения, между прочим.