: Сны о пространствах и обстоятельствах
Сперва мы с Данилевским пытались в какой-то комнаты вроде общежитской повесить палки для штор. Но там такие высокие потолки, что не дотянуться, и мы обнаружили на окне жалюзи и решили не заморачиваться. А тут приехали гости, поэтому пришлось взять ключ у хозяев и разместить их по соседству, по коридорчику - налево.
Гости пошли спать, а меня повели тоже в гости к какой-то темноватой женщине в стиле интеллигентской богемы 70-х годов. Она, говорят, поэт, печаталась под псевдонимом "Канамуров".
- Как же! - вру я. - Помню прекрасно.
Женщина-Канамуров стала читать свои стихи:
...Лежит, разметавши волосы,
В березняке неистовом.
И тени легли, как полосы,
На кожу ее бархатистую.
Лесбиянка-садистка что ли эта Канамуров? Ее, кстати, зовут Марина Степановна. И самое интересное, что я ведь эти стихи действительно когда-то читал. Тем временем я обнаруживаю, что подушка, на которой я лежу (почему-то я лежу) набита очень вкусными хлопьями, вроде кукурузных, но приятнее. Я их потихоньку выковыриваю и ем, но потом увлекаюсь и вспарываю ткань. Канамуров поглядела на меня с укоризной. Вечер испорчен. Я ретируюсь (но какое-то количество вкусных хлопьев прихватываю в горсти).
Гости уезжают к себе в Финляндию, их надо проводить на поезд, но одновременно надо нести с собой стол и три стула. Мы приходим на вокзал, стол прислоняем к стеночке и спорим, безопасно ли мебель тут оставлять. Я считаю, что безопасно. Перрон - это такой коридор, поезда подходят к стенам с дверьми, как в питерском метро. Я бросаю взгляд назад и вижу, что толпа сомнительных личностей уже клубится вокруг нашего стола. Бегу в вокзал по лестнице, там темно и пусто, воры, одетые в форму носильщиков (кепки с золотыми околышами) не решаются украсть мебель, потому что рядом стоит вокзальный служитель. Я разгоняю воров, а одного из них хватаю и в качестве заложника волоку на перрон.
Это - старик в очках с отвратительным выражением лица, похожий на гудоновоского Вольтера. Он корчит рожи и дразнится языком.
Приходит финский поезд. Он очень низкий, а окна в нем - во всю стену.
Сперва мы с Данилевским пытались в какой-то комнаты вроде общежитской повесить палки для штор. Но там такие высокие потолки, что не дотянуться, и мы обнаружили на окне жалюзи и решили не заморачиваться. А тут приехали гости, поэтому пришлось взять ключ у хозяев и разместить их по соседству, по коридорчику - налево.
Гости пошли спать, а меня повели тоже в гости к какой-то темноватой женщине в стиле интеллигентской богемы 70-х годов. Она, говорят, поэт, печаталась под псевдонимом "Канамуров".
- Как же! - вру я. - Помню прекрасно.
Женщина-Канамуров стала читать свои стихи:
...Лежит, разметавши волосы,
В березняке неистовом.
И тени легли, как полосы,
На кожу ее бархатистую.
Лесбиянка-садистка что ли эта Канамуров? Ее, кстати, зовут Марина Степановна. И самое интересное, что я ведь эти стихи действительно когда-то читал. Тем временем я обнаруживаю, что подушка, на которой я лежу (почему-то я лежу) набита очень вкусными хлопьями, вроде кукурузных, но приятнее. Я их потихоньку выковыриваю и ем, но потом увлекаюсь и вспарываю ткань. Канамуров поглядела на меня с укоризной. Вечер испорчен. Я ретируюсь (но какое-то количество вкусных хлопьев прихватываю в горсти).
Гости уезжают к себе в Финляндию, их надо проводить на поезд, но одновременно надо нести с собой стол и три стула. Мы приходим на вокзал, стол прислоняем к стеночке и спорим, безопасно ли мебель тут оставлять. Я считаю, что безопасно. Перрон - это такой коридор, поезда подходят к стенам с дверьми, как в питерском метро. Я бросаю взгляд назад и вижу, что толпа сомнительных личностей уже клубится вокруг нашего стола. Бегу в вокзал по лестнице, там темно и пусто, воры, одетые в форму носильщиков (кепки с золотыми околышами) не решаются украсть мебель, потому что рядом стоит вокзальный служитель. Я разгоняю воров, а одного из них хватаю и в качестве заложника волоку на перрон.
Это - старик в очках с отвратительным выражением лица, похожий на гудоновоского Вольтера. Он корчит рожи и дразнится языком.
Приходит финский поезд. Он очень низкий, а окна в нем - во всю стену.