|
20th November 2013
12:53am: Чуть помедленнее
Когда кафедра семиотики только организовалась и жила рядом с нашей, там на двери висела бумажка с ключевым словом, натурально, по-гречески, на принтере распечатанная. И туда вместо японской двоякодышащей "каппы" случайно вкралась ехидная хитрая "хи". "Старуха Семиотиха", такой был у нас в те баснословные года персонаж.
9:53am: Чуть помедленнее
Шура З. уверял, что от пива он звереет. Поэтому пил водку.
10:55am: Чуть помедленнее
В 1988 году мы дразнили Г. Морева фразой "Мурзилка" становится самым прогрессивным журналом".
10:58am: Чуть помедленнее
Когда у меня впервые случилось похмелье, я уже был довольно большой и должен был читать лекцию с утра. Взглянув в глаза Маши Б., Дениса П. и других собравшихся в корпусе на ул. Тяхе студентов, я отчетливо понял, что с удовольствием командовал бы сейчас своим расстрелом.
11:02am: Чуть помедленнее
Однажды Дмитрий Соломонович И. выиграл в Тарту деньги у всех двух игральных автоматов и трех наперсточников. Он стоял на перроне, плакал и полагал себя Поликратом. Рядом крутился какой-то неизвестный, но развратный юноша, жадный до чужого счастья. Дмитрий Соломонович, которому тогда было около тридцати лет, был пьян и мог выговорить только два слова. Обращаясь к неизвестному, он плакал и монотонно повторял: - Молодой человек... молодой человек... молодой человек... И так покуда Люмьеры не порвали белое вечернее полотно со стороны Таллина.
11:06am: Чуть помедленнее
Жорж П., известный эстонский культурный деятель, славился своим рассказом о встречах с В.Б. Кривулиным. Рассказ начинался словами "Я в последнее время Витю так хорошо вспоминаю" и содержал драматический эпизод на берегу бурного моря, окруженного, по словам рассказчика, "такими о**евающими скалами".
11:18am: Чуть помедленнее
Однажды году в 1983 мы с Дмитрием Б. написали письмо Миттерану. Б. там уверял, что ему как потомку бердичевской ветви Бальзаков причитается Почетный Легион и пожизненная рента. Заодно мы приплели першинги, в общем, получилось очень убедительно. Писали левой рукой, чтоб обмануть КГБ, но обратный адрес указали правильный. Но пришел Аркадий Борисович и случайно уронил на письмо бутерброд с печеночным паштетом, так что пришлось послание скормить зеленой печке.
11:31am: Чуть помедленнее
По слухам, в начале 90-х Глеб М. и Аркадий Борисович служили в Фонтанном Доме (хочется прибавить: на ставках младшего Шилейко и зам. Пунина). Два раза в месяц являлись за опереточной зарплатой и выходя, прижимали бессмысленные бумажки к животам и комически кланялись бюсту поэта, приговаривая: - Матушка!.. кормилица!..
4:11pm: Чуть помедленнее
Однажды Андрей Д., уязвленный Вадимом Григорьевичем Б., обратился к нему с такой странной пропозицией: - Лучше б тебя звали Костей... Я сразу смекнул, что за эпиграмму складывал поэт. Вадим Григорьевич, кстати, тоже. Он ответил, не задумываясь: - Нет, это лучше бы тебя звали Костей. Отчество Андрея Д. - "Владиленович".
4:13pm: Чуть помедленнее
Джек Г., бодрый еврей из Баку, в какой-то момент развития своей непростой биографии впал в неистовый руссоизм. По любому поводу Джек отрицал текущую социально-политическую реальность, неизменно закрепляя свои энергические суждения удивительной финальной формулой: - Да я лучше в горах буду жить, где волки е**ные с*ут. Джек был небольшого роста, белокур и кудряв и имел голубые пронзительные глаза. В самом начале пребывания в Тарту ему шальным поездом отрезало два пальца на ноге, тем не менее он умудрился потом попасть в армию, где служил в лагерной охране.
4:26pm: Чуть помедленнее
Аркадий Борисович некоторое время ночевал на раскладушке в подсобке без отопления. Раскладушку Аркадию Борисовичу любезно предоставил Алексей М. (П.-С.). По утрам растительность на верхней части Аркадия Борисовича примерзала к трубкам раскладушки, которую для тепла Аркадий Борисович ставил на длинный обеденный общественный стол. А я сыпал на красных прожженных креслах в коридоре. Это было не очень удобно, но еще ничего по сравнению с ночевками будущего бывшего человека Максима Юрьевича С., о которых я до сих пор не могу воспоминать без содрогания. Бедный Володя Н. ночевал в мужском душе одетый в рваную пижаму, шапку с ушами и с книгой "Помология" под мышкой. Откроет все краны и ночует.
4:48pm: Чуть помедленнее
Слава П. в дополнение к блок-флейте изобрел духовой инструмент "пука" и играл на обеих. В соседней комнате жил Аксель. Аксель был армянин, и начал свою жизнь в доме с того, что изучив повадки его обитателей, обратился к ним с открытым анонимным письмом, исполненным обличительного пафоса. Письмо Аксель оставил на столе в подсобке. Впоследствии Аксель прижился среди филологов, хотя и был в сущности профессиональный спортсмен. Правда, порой, как говорил Слава П., он переходил из состояния "Аксель" в состояние "Арзрум" - это случалось, когда Слава принимался играть на флейте и пуке. Самое же страшное состояние Акселя, по словам Славы П., называлось "Азраил". Я однажды наблюдал Акселя в состоянии "Азраил". Аксель стоял на кухне и легко прикасался разными частями конечностей к плотному и высокому эстонскому студенту. Выражение лица Аксель имел брезгливо-насупленное. Эстонский студент летал по кухне, меняя после каждой встречи с руками и ногами Акселя траекторию своего движения и круша сантехнику, стекла, бытовые приборы и кроша штукатурку. "На женщину плохо посмотрел", - ответил Азраил на мой немой вопрос.
6:16pm: Чуть помедленнее
Сторожил дом одно время эстонский скромный старичок с бородкой. Мы придумали, что это - Троцкий, чудесно спасшийся от рук красных палачей и затаившийся. В какой-то момент к дедушке-Троцкому присоединилась бабушка, она получила кличку "Клара Цеткин". Геннадий О. однажды рассказывал, что как-то раз ему случилось пить водку с Троцким, Кларой и примкнувшим к ним эстонским гроссмейстером Э. Все было тихо, пока гроссмейстер не обнаружил пропажу ботинка. Гроссмейстер этот был совершенный дитя и уникум: он вечно норовил потерять свою одежду в доме, а потом приходил в пьяное неистовство и пытался забрать утерянную им деталь туалета у случайного встречного, полагая его похитителем. Однажды я сам был свидетель, как сей новейший Башмачкин претендовал на зеленую вязаную кофту нежной и беспечной Светы А.
6:23pm: Чуть помедленнее
Нина Михайловна К., профессор из Италии, была женщина немолодая. Ее детство прошло в Германии тридцатых годов, где им, грузинским беженцам, позволялось в школе не кидать зиги на линейках. Такая, значит, у них была привилегия. Как-то Нина Михайловна приехала в Тарту, а тут все были в разгоне, я один свободный был. Ну и повел Нину Михайловну гулять. Дело было в начале девяностых, кафе было мало, а денег - еще меньше. Мы догуляли до книжного магазина в центре. Там среди наглых глянцевых картонных переплетов Нина Михайловна обнаружила какое-то издание вроде "Тайных дневников Гитлера". Печально поглядев на физиономию бесноватого фюрера, Нина Михайловна с некоторой задумчивой нежностью сказала: - А я его совсем не таким помню, совсем не таким помню...
6:48pm: Чуть помедленнее
Между прочим, когда Эдик К. по телефону сообщил мне, что Брежнев умер, я сказал ему в ответ два слова: - Вот идиот. Ничего остроумного, скорее постыдно. Но очень неплохо характеризует положение тогдашних дел.
7:31pm: Чуть помедленнее
В диетической столовой "Темпо" трудился подавальщиком человек сложной судьбы по имени Гурий. Он подружился с Натальей Я., ловил ее, робкую, за столиком и рассказывал печальные истории о своей бывшей тревожной жизни. Гурий был человек с прямым взглядом, пшеничными усами и крепкими волосатыми и вечно скрещенными на груди руками, на одной из которых виднелась витиеватая татуировка. Она гласила: Errare humanum est.
7:45pm: Чуть помедленнее
В столовой "Выйт" на кассе сидела женщина, питающая пристрастие к современной литературе. На моей памяти она читала Кафку, Моравиа, Дюрренматта, Белля, Гессе... Все, натурально, в эстонских переводах. Как-то раз в четверг в супе мне попался довольно ржавый рыболовный крючок. Я пошел на кассу и предъявил находку. - Ну, - сказала женщина меланхолически, - это ничего. Червяка же не было. И опять обратилась к чтению. Это был, кстати, как раз именно что Хэмингуэй.
8:02pm: Чуть помедленнее
Медсестра в школе номер 15 рассказывала нам с Вадимом Суренычем П., что есть такие люди, которые не любят женщин, а любят мужчин. Они называются "подаресты". И вот, значит, эти люди собирались в Тарту в кафе гостиницы "Парк". Там они встречались в туалете. А узнавали друг друга по таким специальным черным чемоданчикам. Но в конце концов их раскрыли, и КГБ захватило всех подарестов оптом. Дело было в 1985 году, и в кафе гостиницы "Парк" еще подавали омлет и яичницу с ветчиной и колбасой, салат "Столичный" и соленые огурцы к водке. В углу, за особым столиком всегда гуляла взволнованная пожилая эстонская компания: трубач из театра, лесник в фуражке, брюнет с бараньими глазами и две их коньячные подруги. А подарестов-то никаких и не было.
8:30pm: Чуть помедленнее
Как-то снимали мы квартиру втроем: Андрей Д., Мария С. и я. Хозяину, дяде Юхану, была предложена такая версия, что будто Андрей Д. и Мария С. - молодые супруги. Поэтому дядя Юхан немного удивлялся, неизменно обнаруживая, что мы с Андреем ночуем в зале, а Мария - в спальне. В моем статусе он вообще как-то сомневался, только лукаво подмигивал и хмыкал. Ночевать, кстати, было очень неудобно: в зале помимо нормального ложа был какой-то чудовищный кожаный раздвижной кресло-диван-гиппопотам, норовивший сбросить с себя спящего седока вместе с бельем и потом слегка еще потоптать его ногами. Мы с Андреем Д. менялись на этом одре по расписанию, раз в неделю. Гораздо хуже было то, что в комнате имелись огромные часы с боем, которые любивший красивую жизнь Андрей Д. не давал придушить, и они монументально тикали, как икающий слон, а раз в пятнадцать минут еще и били. Зато для украшения быта у нас имелись две богатые вещи: посмертная маска Яниса Райниса и орден Ленина.
9:03pm: Чуть помедленнее
В допотопные времена, в конце 1980-го или в начале 1981-го в Тарту состоялся всесоюзный полуподпольный чемпионат по бриджу. Столовая "Выйт" работала тогда до одиннадцати, и перед самым закрытием, когда в репертуаре оставались уже лишь щи из немыслимой капусты и страшное блюдо по имени "Соус минутный", туда несколько дней подряд стекались интеллигентного вида бывалые люди в очках, с бородами, с крупными сопливыми носами и в мокрых грязных ботинках. Они раскладывали на столах какие-то загадочные бумажки и трясли руками, произнося странные тревожные слова: болван, реконтра, Восток, подсад... В один из этих дней мы курили в предбаннике. Из столовой вышел один спортсмен: в драповом пальто и лыжной шапке с помпоном, очень маленького роста, но зато с отменно длинной бородой сливочного цвета. Он извлек из кармана пачку редких папирос "Сальве" и обратился к нам с такими словами: - Молодые люди, не позволите ли попользоваться вашими спичками? Один из нас дал гостю прикурить. Тот затянулся, поднял брови и продолжил: - Вы меня очень обяжете, если позволите мне присвоить этот коробок. Поблагодарив за щедрый подарок, он (в виде, полагаю, ответного дара) произнес нам вслед (мы спускались по лестнице), совершенно не меняя интонации: - Какой странный со мною случай: в дороге совершенно поиздержался.
11:36pm: Чуть помедленнее
Кроме столовой "Выйт" ("Победа") в Тарту имелась столовая "Эду" ("Успех"). Эдик К. пояснял: если живым останешься - это успех. Действительно, это было заведение садистической направленности, с какими-то адскими блюдами, ничуть не похожими на пищу. Они вспомнились мне позже, когда мы проживали в семейном общежитии на Каунасском бульваре. В соседях у нас были странные санитарные врачи, муж и жена с рифмующимися именами, например: Тыну и Тийна. Тыну был толстый, лысый, черноволосый и как бы без профиля, а Тийна худая, черноволосая и как бы не имеющая фаса. Тыну говорил, как бочка, а Тийна - как спичка. Тыну никогда не мыл за собой ванну, и Тийна тоже не мыла за ним ванну. (Ну, коммунальная жизнь, вы поняли.) Временами Тыну и Тийна привозили с хуторов какие-то припасы, и на них нападал кулинарный пароксизм. Они готовили картошку с перловкой, свининой, квашеной капустой, папоротниками, хвощами, салакой, бычьими семенниками и снятым молоком. Они хихикали, готовя это дело. Но потом они принимались за главное блюдо: и тут уж они не хихикали, а демонически хохотали. Никто никогда не видел этого блюда, но по всем приметам это были жареные шишки. Копоть длинными ведьминскими нитями летала потом по квартире, январские сквозняки свистели по проветриваемой после ритуала кухне, адский хохот звучал час, и два, и три, а потом обрывался, и все затихало, и два дня не видать и не слыхать было чудных санитарных врачей... (А в бывшей столовой теперь секонд-хенд, в котором я купил как-то удивительно прекрасную и совершенно шелковую рубаху за какие-то три евро. Вот это я понимаю - успех.)
Powered by LJ.Rossia.org
|