Чуть помедленнее
Конец семидесятых. Лето. Петроградская сторона.
Моросит. Пахнет жареным луком и масляной краской.
Длинная очередь, сворачивающая с проспекта куда-то за угол, скрывающаяся в перспективе переулка, уходящая вдаль, заканчивающаяся, верно, на Васильевском или вовсе теряющаяся в купчинских карьерах.
Хмурые лица, скупые слова: интересно, хватит или не хватит, никто уже толком не помнит, за чем стоит, всем, в общем-то, сказали не занимать, но все заняли.
Мимо очереди и навстречу ее мнимому течению бойко семенит маленький старый еврей. В руке у него авоська, из которой развратно, как Даная на полотне Налбандяна, свисает огромная свежая щука.
Головы в очереди поворачиваются вслед еврею, покуда он не скрывается за изгибом городского пейзажа. Потом головы возвращаются в исходную позицию. Только один мужик продолжает смотреть в ту сторону, где скрылись щука и еврей.
Затем он поднимает голову, глядит в небо, вздыхает и громко произносит, вкладывая в свои слова одновременно светлую зависть, вековечную мечту и бессмысленную надежду:
- Они их фаршируют...