Из первой старой тетради по Цесаревичу
С.С. Татищев. Император Александр II. Его жизнь и царствование. Т. I. Спб., 1903.

"В минуту кончины государь и императрица держали одну руку умирающаго, другую - принцесса-невеста и любимый брат, великий князь Александр". (С. 528)
[Обращение Александра II к депутациям:]
"Единодушие, с которым все сословия выразили нам свое сочувствие, нас глубоко тронуло [...]. Покойному сыну суждено было [...] быть свидетелем подобнаго же единодушия, вызванного тогда посягательством врагов наших на древнее достояние русских и на единство государства..." (С. 529)

Воспоминания Феодора Адольфовича Оома. 1826-1865. М., 1896.

"Не знаю, почему впоследствии это [Присутствие Цесаревича на маневрах. Н.А. жаловался на боли в спине, но "Его Величество был крайне недоволен, говоря, что погода хороша и ревматизм не может ухудшиться" - там же, С. 92-93] сделалось всем известным, и как часто приходилось мне слышать, что упрекали графа Строганова в том, что он не внимал жалобам Цесаревича; между тем графа и не было в Потсдаме [...]" (С. 93)

"Сколько греха приняли на себя те лица, которыя упрекали графа [Строганова] в суровости, в жестокости, в излишнем напряжении умственных сил Цесаревича! [...] Близорукость и злоба людская поспешили разнести по России нелепейшие слухи, толками и даже письмами. Мне случилось прочесть в письме, в котором приближенная к Императрице особа писала в Москву, будто граф не хотел даже проститься с телом Цесаревича, после кончины его, ибо немедленно уехал домой; будто на другой день уже, подойдя к одру, на котором лежал безжизненный труп дорогого воспитанника, он костылем своим приподнял вуаль, которою был прикрыт лик его". (С. 128)

"[...] в Петербурге распространили слух, будто, при вскрытии гроба, тело Цесаревича оказалось навзничь опрокинутым, вследствие сильной качки и что оно будто попортилось". (С. 136)

"Понятно, что около меня и Чичерина сгруппировались все, кому дорого было узнать из уст очевидцев подробности, которыя интересовали не их одних, но и все Русское общество. Тяжело и грустно вообще было впечатление, которое произвели на меня тогда в Петербурге своеобразныя толкования вкривь и вкось разных случаев, иногда вовсе небывалых, а иногда и таких, [136-137] которые рассказывались в совершенно превратном смысле. [...] Странно, что в России установился взгляд на покойного Цесаревича несравненное более верный, нежели в столице, где однако его могли знать лучше, где встречали его, где могли почти шаг за шагом проследить жизнь его. Оценка внутри России была замечательно верна, и вот почему и печаль о нем там была сильнее". (С. 136-137)

"Датские" материалы в 1866 году:
Ст. Джунковский. Политика Дании при Фредерике VII// ВЕ, 1866, Дек. Т. IV, С. 303-324. Утро в Копенгагене, из записок английского путешественника// Лит. Биб-ка, 1866 (сразу за стихотворением Т-ва).

Катков, передовица МВ №138 (Москва, 2 июля)
"Есть что-то невыразимо симпатическое, что-то глубоко значительное в судьбе юной принцессы, которую узнал, полюбил и усвоил себе русский народ в то самое время, когда, вместе с нею, он оплакивал безвременную кончину равно дорогой и для нея, и для него, едва разцветшей жизни. И в ту минуту, когда она казалась навсегда утраченною для России, Россия не хотела этому верить. Все были убеждены, что она будет возвращена тому назначению, которое суждено ей провидением. Она была наша, когда казалась утраченною для нас; она не могла отречься от нашей веры, которая уже открыла для ней свое лоно; она не могла отказаться от страны, которую уже признала своим вторым отечеством. Образ юноши на мгновение, как бы в благодатном сновидении, представший ей возвестить предназначенную ей судьбу, останется навсегда святою поэзией ея жизни, как навсегда останется этот юный образ в воспоминаниях страны, для которой он также явился на мгновение."
(М.Н. Катков. Собрание передовых статей Московских Ведомостей. 1866 год. М., 1897. С. 282)

Из дневника Вяземского. (ПСС т. Х. 1853-1878)

[1865 24 мая]
"По поводу предложения моего купить Villa Bermont — кто-то сказал, что можно ее купить, но с тем, чтобы сгладить с лица земли, pour la raser. И такая дичь встречена была одобрением людей, впрочем, умных и порядочных. И все это от каких-то мозговых воспалений неистового патриотизма". (С. 254)