Лытдыбр, говоря кириллицей
1.
Сегодня я сделал подарок женщине.
Я подарил ей свой портрет.
Вот как это было: в конце июля я пришел в русское консульство и принес приглашение на годовую визу. Визу мне делать отказались, пока консул не вернется, документы не взяли, но я из вредности умудрился все же всучить им это приглашение, фотографию нужного формата и оплаченную страховку на год, предполагая вернуться в понедельник, застать консула и сдать ему паспорт.
Но судьба распорядилась иначе, и в понедельник мой паспорт лежал уже на дне реки Эмайыги, а я - на операционном столе. Хирург ковырялся в моей голове, весело блестели металлические штучки, за окном звенели голоса инвалидов.
Потом у меня как-то ноги не доходили вернуться в консульство и забрать свои бумажки. Я был занят другими делами. Сегодня дошли ноги.
В консульстве меня приветствовала гражданка К., известная мне еще со времен ее службы по визовой части в так называемом "Русском доме". Покуда гражданка К. работала над чьим-то чужим паспортом, я изучал стенд с цветными фотографиями, иллюстрирующими "сороковой день трагедии Цхинвала", и раздумывая над тем, куда делся со стены портрет канцлера Горчакова, еще недавно украшавший консульство, как именно его снимали, по чьему личному приказу, где он нашел новое пристанище, почему по мере служебного роста гражданка К. становилась все менее ласковой, нету ли тут параллелей с поведением министра Лаврова и корреляции с ценой на углеводороды...
Тут гражданка К. обратилась ко мне:
- По какому вы делу?
- У вас, - пояснил я, - тут мои бумажки лежат, с июля уже. Фотография, страховка. Я бы хотел их забрать.
- У нас? - воскликнула гражданка К., не утруждая себя нимало лишними расспросами. - У нас ничего не лежит. Мы ничего такого не принимаем.
И в подтверждение своих слов гражданка К. потрогала рукой какую-то папочку на столе.
- Понятно, - ответил я гражданке К., поворачиваясь к двери, - страховку я восстановлю в агентстве, а фото вы себе на память оставьте, пожалуйста. Потому что я надеюсь больше вас не увидеть никогда.
Так я подарил женщине свой портрет.
2.
И пошел делать новую фотографию, чтобы оформить ITIC. Оказалось, это не так-то просто, все фотоателье, работавшие в городе, исчезли.
Я зашел уж совсем безнадежно в самое первое мое тартуское фотоателье, что в одном подъезде с нынешним алкогольным магазином на Рыцарской (быв. ул. 21 июня). Ну мало ли, вдруг там до сих пор стоит очередь, которую мы с Киркой выскомерно покинули перед его поступлением в 1986 году.
Нет, не стоит.
Там теперь делают фотографии, но только на кружках и майках. Это было не совсем то, чего я искал. Зато там я же был вознагражден: из подъезда через открытую дверь этого странного заведения я подслушал разговор, все-таки подтвердивший гипотезу о возможности перемещения во времени.
Женщина, работающая, видимо на раздаче маек и кружек, беседовала с посетителем, очевидно, знакомым. Я не видел участников диалога, оставаясь скрытым и для них.
Дело даже не в словах было (хотя они были хороши), но в интонации. Неторопливо так беседовали, вдумчиво, по-старому. По-русски говорили.
- А мне мой сказал, - продолжала женщина какую-то мысль, - что тут не могло без американцев обойтись. Они Ющенко пообещали, что его защитят в случае чего. Послали сорок кораблей в Крым.
- Вот тут я с ним совершенно согласен, - отвечал ее собеседник, - это же очевидно. У кого деньги, тот и платит.
Задумавшись над последней апофегмой, я не мог не признать ее разумной.
Чего и вам желаем.