Дневник Ивана Игнатьевича Лапина, лавочника из Опочки
Отрывок из этого дневника о том, как Пушкин на Ярманке был в красной рубахе и с предлинными ногтями, которыми он очистил и съел около полудюжины апельсинов, давно уже опубликован и хорошо известен.
А весь дневник опубликован был в 1915 году в труднодоступном издании. Теперь же, в 1997 Энгель Насибулин придумал его переиздать со своими картинками. О картинках судить не берусь, но в любом случае спасибо художнику за проект - книжка очень мила.
Ее, несомненно, портит предисловие покойного В.В. Кожинова. Давненько я не читал такой ахинеи. Главные идеи предисловия таковы:
1. русскую историю давно уже злые силы изображают в искаженнм виде;
2. на самом деле в русской истории нету никаких темных пятен, а если и есть, то на Западе они еще хуже;
3. главный исказитель - это маркиз А. де Кюстин, вот его и переиздают все время враги России;
4. Иван Игнатьевич Лапин - это наш ответ Кюстину и директору ЦРУ Беделлу Смиту;
5. поэтому надо простить Ивану Игнатьевичу его легкомысленную влюбчивость и увидеть за нею (далее по вкусу из известного супового набора).
В качестве примера - выписка... а впрочем, ладно, не тем будь помянут.
Дневник же Лапина чудесен и напоминает о Видоплясове.
Вот отрывки:

1817
7 Июня. Воспылала любовь между Матвеем Анкудиновичем и Машей Вас., где я несколько поссорился с Матвеем.
24 [июня] т.е. Иван-день. Были мы в доме Ивана Тарасьевича Сновидова с прекрасными нимфами; там рассматривали уборную комнату с софами из красного сафьяну и туалетом. Отселе я пошел с Матвеем Плотниковым на той же стороне к прекрасным девушкам, играющим в хорогоды, где нашел милую Пашеньку. Здесь я провел 2 часа: получил и дал отраду.
7 Июля, в субботу, был дождь и гром необыкновенный, и убило громовым ударом едва только выехавшего из города Андрея, кучера Тягунова, с коим ехал Ульян И[ванович?], исправник, и его оглушило, так что, говорил, полчаса был в недоумении; наконец он опомнился и прибег в рынок, сказал нам. Мы все пошли смотреть сего убиенного Андрея, - и что ж! Какой удар! О Боже! Лоб его был несколько сожжен; волоса на голове, бороде и бровях все были опалены; тело было поднямшись пузырями, как обыкновенно от огня. Сего ж дня еще убило громом двух коров.

Кюстин корчится на сковородке, точно.
Потом выпишу и за другие годы, если руки дойдут. Неудобно выписывать - формат у книжечки нестандартный и склеена она туго.